– Попробую, – сказала Наташа и посмотрела ему в глаза. Она испытывала сейчас приступ щедрости, который свойствен людям, внезапно и легко разбогатевшим. Она была готова облагодетельствовать Алика с высоты своего положения. Чем дольше Наташа думала о сумке, что мирно лежала в гараже под старой покрышкой, тем сильнее было ее ощущение превосходства над Аликом, родителями и всеми остальными. Словно сумка была пьедесталом, взобравшись на который человек получал право смотреть на всех сверху вниз.

Алик не понял этого взгляда. Ему показалось, что подруга издевается над ним. Но он был готов смириться, потому что надеялся проложить дорогу к сердцу и телу этой девчонки.

– Я приду, – повторил он. – А твои предки дома будут?

– Возможно. А ты их боишься?

– Не то чтобы боюсь, но... Они же не знают, кто я такой.

– Ну, если тебе нужно официальное знакомство, то я тебе его устрою, – сказала Наташа и обняла Алика за талию простым и естественным жестом, от которого у Алика пересохло во рту и напряглась ткань джинсов в паху. В глазах его появилось восторженно‑глуповатое выражение.

Такой реакции Наташа и добивалась. Она собиралась кое‑что сделать для Алика, но и Алик был ей нужен для кое‑каких серьезных дел.

7

Алик вернулся в начале шестого. Наташин отец только что пришел с работы и направлялся в ванную, будучи налегке – в бордовых семейных трусах и тапочках. Столкнувшись в коридоре с незнакомым парнем, он встал как вкопанный. Потом увидел, что вслед за парнем идет любимая дочь, и насупился. Селиванов хотел что‑то сказать, но Наташа так быстро потянула Алика в свою комнату, что отец успел лишь произнести «кхм‑кхм» и обнаружил, что остался в коридоре один. Он махнул рукой и прошлепал в ванную, посчитав, что еще успеет поговорить с дочерью по душам.

Наташа забралась с ногами на свою кровать и кивнула Алику на невысокий деревянный табурет.

– Ну, рассказывай.

– Чего рассказывать, – невесело буркнул Алик. То, что дела его обстоят неважно, Наташа поняла, еще когда открывала ему дверь. Все было написано на веснушчатом широком лице Алика. – Даже неохота рассказывать... С отцом, что ли, побазарить? Может, он найдет управу на этого гада...

– Наверное, когда ты у него машину брал, ты его не так называл.

– Тогда он вел себя по‑человечески... А сегодня – как гад. Прихожу, а там еще два лба сидят. Лет по двадцать пять. С золотыми цепочками на шеях. И смотрят так исподлобья. Мол, сейчас тебя урыть, парень, или потом? А Женя – его Женя зовут – со мной говорит да все на своих друзей поглядывает. Намекает – если не сделаешь, как я говорю, будешь с ними иметь дело.

– А что он тебе сказал?

– Он сказал, что за разбитую машину я ему должен две штуки баксов. Позавчера он говорил про пятьсот. Я говорю, что можно дешевле отремонтировать: у меня отец может договориться – за триста баксов все сделают. А он мне: «Откуда я знаю, что твой отец сделает как надо? Что за ремонт на триста баксов? Нет, давай две штуки. Покатался, теперь плати. А если денег нет, то поработай на меня».

– И что за работа?

– Что‑то куда‑то отвезти, в другой город. Что я не буду знать ничего о грузе, просто отвезу и отдам, а взамен мне дадут другой груз... Гнилое дело, я сразу понял. А он твердит – шесть таких ходок, и твой долг списан. А откажешься – кости переломают. И на тех двоих смотрит. А те кивают. Мол, всегда к вашим услугам.

– И что ты ответил?

– Сказал, что подумаю. Он мне дал три дня. Вот я и думаю, может, отец на работе соберет пяток здоровых мужиков, да наваляют они хорошенько этому Жене?

– Короче, залетел ты по‑крупному, – подытожила Наташа.