|
Высказывались самые разнообразные мнения. По одной версии, Робина боготворила своего супруга, он являлся для нее идеалом, так что с его стороны было безумием подозревать ее в каких то левых связях. Противоположная точка зрения заключалась в том, что мисс Кин оставила сцену только для того, чтобы развязать себе руки и иметь больше свободного времени для случайных друзей, в отношении которых проявляла полную неразборчивость, и только такой простофиля, как Леонард Эш, не мог этого сразу понять. Существовали и промежуточные мнения. Я не был подготовлен для подобных дебатов. Если судить по внешности Эша, можно только диву дивиться, как это она согласилась связать судьбу со столь невзрачным, жалким типом. Но, конечно, нельзя было скидывать со счета то, что вот уже два месяца он находился под стражей и ему было предъявлено обвинение в убийстве. Мандельбаум добивался того, чтобы присяжные придали должное значение показаниям свидетеля. – Значит вы не поднимались в офис Эша с Мэри Виллис? – Нет, сэр. – Поднялись ли вы туда позднее, уже после того, как она вошла в лифт? – Нет, сэр. – Виделись ли вы с Эшем в тот вечер? – Нет, сэр. – Разговаривали ли вы с ним по телефону? – Нет, сэр. Посмотрев на Бэгби, а мне доводилось видеть множество людей под подобным артобстрелом, я решил, что либо он говорит правду, либо – искусный лжец, но последнему как то не верилось. Мандельбаум продолжал: – Чем вы занимались в тот вечер после того, как Мэри Виллис поднялась в лифте к Эшу? – Я поехал в ресторан, где условился пообедать с приятелем. Это ресторан Хорнби на Пятьдесят второй улице. А после этого, примерно в половине девятого, отправился в свой Трафальгарский офис на углу Восемьдесят шестой улице и Бродвея. У меня там шесть коммутаторов. В этот день дежурила новенькая девушка, я какое то время понаблюдал за ее работой, потом сел в такси и поехал через парк домой на Восточную Семнадцатую улицу. Вскоре после возвращения домой мне позвонили из полиции и сообщили, что Мэри Виллис нашли убитой в моем Райнлендерском бюро. Я немедленно поспешил туда. Перед домом стояла толпа, меня провел наверх офицер. Он замолчал, чтобы проглотить слюну, выдвинул немного вперед подбородок и заговорил громче: – Они ее не трогали. Распутали и сняли с ее шеи шнур от вилки, а в остальном она так и осталась лежать на выступе коммутатора лицом вниз… Они потребовали, чтобы я ее опознал, и мне пришлось… Свидетеля не прерывали, но я почувствовал толчок в бок и услышал сказанные мне над ухом слова. – Мы уходим. Пошли. Ниро Вулф поднялся, пробрался, задевая колени соседей, и направил свои шаги в конец зала. Несмотря на свой внушительный вес, он мог двигаться куда проворнее и изящнее, чем можно было бы предположить. Может быть, именно поэтому никто не обратил внимания на наше бегство. Я предположил, что какое то дело, не терпящее отлагательства, побудило Вулфа совершить столь легкомысленный поступок. Мог он, например, позабыть отдать какое то распоряжение Теодору в отношении своих обожаемых орхидей и теперь рвался к телефону исправлять упущенное. Но я ошибался. Он равнодушно прошел мимо всех автоматов прямиком к лифту и вызвал кабину, чтобы спуститься вниз. Поскольку кругом было полно народу, я не стал задавать вопросов. Мы вышли, и Вулф повернул в направлении к Центральной улице. Пройдя немного, он прислонился спиной к гранитной стене здания суда и произнес: – Нам необходимо взять такси, но сперва поговорим. – Нет, сэр, – заговорил я решительно, – сначала выслушайте меня. |
