И дикий коршун тут сидит,

         Как дух лесов, на пне большом —

         То отлетит, то подлетит;

         И вдруг, приметив меж дерев

         Вдали нежданных пришлецов,

         Он приподнялся на ногах,

         Махнул крылом и полетел,

         И, уменьшаясь в облаках,

         Как лодка на море, чернел!..

         На том холме в траве густой

         Бездушный, хладный труп лежал,

         Одетый белой пеленой;

         Пустыни ветр ее срывал,

         Кудрями длинными играл,

         И даже не боялся дуть

         На эту девственную грудь,

         Которая была белей,

         Была нежней и холодней,

         Чем снег зимы. Закрытый взгляд

         Жестокой смертию объят,

         И несравненная рука

         Уж посинела и жестка…

         И к мертвой подошел Вадим…

         Но что за перемена с ним? —

         Затрясся, побледнел, упал…

         И раздался меж ближних скал

         Какой-то длинный крик иль стон…

         Похож был на последний он!

         И кто бы крик сей услыхал,

         Наверно б сам в себе сказал,

         Что сердца лучшая струна

         В минуту эту порвана!..

         О! если бы одна любовь

         В душе у витязя жила,

         То он бы не очнулся вновь;

         Но месть любовь превозмогла.

         Он долго на земле лежал

         И странные слова шептал,

         И только мог понять старик,

         Что то родной его язык.

         И наконец страдалец встал.

         «Не всё ль я вынес? – он сказал, —

         О, Ингелот! любил ли ты?

         Взгляни на бледные черты

         Умершей Леды… посмотри…

         Скажи… иль нет! не говори…

         Свершилось! я на месть иду,

         Я в мире ничего не жду:

         Здесь я нашел, здесь погубил

         Всё, что искал, всё, что любил!.