Он выронил «ремингтон». Потом сам упал на колени. Удивленно посмотрел на свою грудь. Наверное, ему было больно. И какая боль жгла его сильнее – физическая или душевная – кто знает? Я не знаю.

– Ты смогла в меня выстрелить? – изумленно пробормотал он, глядя на Анну.

Он еще этому не верил, дурак. У меня же не было никаких сомнений...

Потом Боб лег на мраморный пол и затих, так и не дождавшись от Анны слов прощания или прощения.

А у Гиви было очень напряженное лицо. Он смотрел в дуло моего «люгера», которое внезапно оказалось у него перед лицом, и руки его дрожали.

Я запустил руку за спину Гиви и извлек из‑за пояса маленький дамский пистолетик.

– Перестань дрожать, – сказал я. – Уже нет смысла. Надо же, десять минут стоять и мучиться вопросом: «Успею вытащить или не успею?» То‑то тебя всего трясло от этого искушения.

– Ну так и что ты думаешь? – спросил Гиви. – Успел бы я что‑то сделать?

– Ни единого шанса, – ответил я. – Не из‑за меня. Из‑за нее.

– Так я и думал, – кивнул Гиви. – Просто очень хотелось попробовать...

Я бросил пистолет Гиви на пол и отшвырнул ногой в дальний угол кабинета. А потом отошел на прежнее место, продолжая держать Гиви Хромого на прицеле.

– Пора заканчивать, – сказал я Анне. – Мы уже пятнадцать минут тут возимся.

– Костя, – как‑то странно сказала она. – Ты вот что...

– Да?

В отличие от Боба у меня не было никаких иллюзий на ее счет. И я ни секунды не сомневался, что если бы ей ради пользы дела понадобилось разнести мне голову из «ремингтона» – она бы это сделала. Без особенного удовольствия, но сделала бы.

– Костя, ты иди, – сказала Анна. – Я дальше сама управлюсь.

– Может быть, я все‑таки...

– Я сама, – повторила она. – Ты уже сделал все, что нужно. Ты мне помог. Теперь иди... остальное – это уже мое дело.

– Хорошо, – сказал я и посмотрел из дверей кабинета на распростертое в холле тело длинноволосой блондинки. Ей тоже сказали: «Иди», а потом выстрелили в спину.

Я опустил «люгер» в карман плаща и отступил на шаг назад.

– Иди, Костя, – снова сказала Анна. – У меня будет еще небольшой разговор с Гиви Ивановичем, – произнося эти слова, она не смотрела в мою сторону.

И я пошел. Этот путь – от дверей кабинета Гиви до дверей в коридор – был самой длинной прогулкой в моей жизни. Я знал, что в любой момент пуля из «ремингтона» может разворотить мне спину. И я не хотел верить в то, что Анна сможет это сделать. Какое идиотство. В духе покойного Боба.

И так я шел – по мраморному полу, по коврам, минуя антикварные столики и немецкие кожаные диваны, минуя развешенные по стенкам пейзажи среднерусской возвышенности. Картины, должно быть, служили для создания обстановки расслабленности и умиротворения. Что же, все эти люди, лежащие на полу, были явно умиротворены. Раз и навсегда. И «ремингтоны» справились с этой задачей куда лучше, чем идиллические лужки на картинах.

Я заметил, что точно так же, как и длинноволосая блондинка, ступаю осторожно, стараясь не угодить в одну из многочисленных луж крови. Темно‑красная жидкость загустевала, и кому‑то придется здесь утром здорово потрудиться, чтобы привести апартаменты в порядок.

Я миновал тело блондинки Зои. Пот струился по спине. Мне было страшно. И мне стало еще более страшно, когда пропитавшаяся кровью ковровая дорожка в секретарской издала под моей ногой омерзительный хлюпающий звук.