Но мне не до розовой мякоти,

         которую столетия выжуют.

         Сегодня к новым ногам лягте!

         Тебя пою,

         накрашенную,

         рыжую.

         Может быть, от дней этих,

         жутких, как штыков острия,

         когда столетия выбелят бороду,

         останемся только

         ты

         и я,

         бросающийся за тобой от города к городу.

         Будешь за? море отдана,

         спрячешься у ночи в норе —

         я в тебя вцелую сквозь туманы Лондона

         огненные губы фонарей.

         В зное пустыни вытянешь караваны,

         где львы начеку, —

         тебе

         под пылью, ветром рваной,

         положу Сахарой горящую щеку.

         Улыбку в губы вложишь,

         смотришь —

         тореадор хорош как!

         И вдруг я

         ревность метну в ложи

         мрущим глазом быка.

         Вынесешь на? мост шаг рассеянный —

         думать,

         хорошо внизу бы.

         Это я

         под мостом разлился Сеной,

         зову,

         скалю гнилые зубы.

         С другим зажгешь в огне рысаков

         Стрелку или Сокольники.

         Это я, взобравшись туда высоко,

         луной томлю, ждущий и голенький.

         Сильный,

         понадоблюсь им я —

         велят:

         себя на войне убей!

         Последним будет

         твое имя,

         запекшееся на выдранной ядром губе.

         Короной кончу?

         Святой Еленой?

         Буре жизни оседлав валы,

         я – равный кандидат

         и на царя вселенной

         и на

         кандалы.