Ночь.

         Надеваете лучшее платье.

         Душой отдыхаете на женах, на вдовах.

         Меня

         Москва душила в объятьях

         кольцом своих бесконечных Садовых.

         В сердца,

         в часишки

         любовницы тикают.

         В восторге партнеры любовного ложа.

         Столиц сердцебиение дикое

         ловил я,

         Страстно?ю площадью лёжа.

         Враспашку —

         сердце почти что снаружи —

         себя открываю и солнцу и луже.

         Входите страстями!

         Любовями влазьте!

         Отныне я сердцем править не властен.

         У прочих знаю сердца дом я.

         Оно в груди – любому известно!

         На мне ж

         с ума сошла анатомия.

         Сплошное сердце —

         гудит повсеместно.

         О, сколько их,

         одних только вёсен,

         за 20 лет в распалённого ввалено!

         Их груз нерастраченный – просто несносен.

         Несносен не так,

         для стиха,

         а буквально.

Что вышло

         Больше чем можно,

         больше чем надо —

         будто

         поэтовым бредом во сне навис —

         комок сердечный разросся громадой:

         громада любовь,

         громада ненависть.

         Под ношей

         ноги

         шагали шатко —

         ты знаешь,

         я же

         ладно слажен —

         и всё же

         тащусь сердечным придатком,

         плеч подгибая косую сажень.

         Взбухаю стихов молоком

         – и не вылиться —

         некуда, кажется – полнится заново.