Изменить размер шрифта - +
Потом я маленькая играла на кладбище в мяч или прыгала на скакалке по дорожкам. Мне тоже не нравились детские площадки, и я не очень умела контактировать с другими детьми. Я видела много похоронных процессий. И для каждой погода оказывалась невыносимой.

Он посмотрел на мать, сидевшую на другом конце стола. Она не ела, опрокидывала одну рюмку водки за другой. Подливала себе сама.

Виталий не пил. Не любил. Ему не нравились вкус и запах. Пробовал разные напитки, но ни один не понравился. Хотя нет. Коктейли. Как-то Лена предложила попробовать на каком-то мероприятии. Извинялась, что ничего другого нет. Ведь коктейли – для девушек, а мужчины пьют в чистом виде. Ему понравилось.

Он уехал, не дожидаясь окончания поминок. Да и знать не хотел, чем все закончилось. Кажется, Лена звонила, говорила, что бабулечек и его мать отправила на такси. Виталий знал, что должен сказать «спасибо», но не смог из себя выдавить. Представил Лену – наверняка она и в тот момент улыбалась своей приклеенной улыбкой, которую Виталий тоже хотел стереть, как румянец с лица бабули.

Румянец засел в памяти. Бабушку он, к счастью, не увидел мертвой. Когда подошел для прощания, закрыл глаза. Руку на гроб положил, подержал несколько секунд. Но не наклонился поцеловать. Лена потом рассказывала, что бабушка казалась в гробу крохотной, маленькой, худенькой, как воробышек. И очень красивой. Будто кукла лежит, а не человек.

После похорон Виталий не выходил из бабушкиной квартиры. Работал круглые сутки, благо заказы имелись. Что-то подъедал из бабушкиных запасов – она делала «закрутку». Малосольные огурцы, помидоры, компоты, варенье. К телефону не подходил. Один раз в дверь позвонили. На пороге стояла мать – трезвая и странная. Не такая, как обычно. Стеснительная, что ли. Даже робкая.

– Ну как ты тут? – спросила она.

– Нормально, работаю, – ответил Виталий.

Мать, не снимая обуви, что Виталия тут же покоробило, прошла на кухню и присела на край стула. Чужая, посторонняя, неприятная женщина. Оглядывалась по сторонам. Рассматривала чашку, которую поставил для нее Виталий. Фотографии, которые бабушка прикрепляла на холодильник – на всех был только Виталий.

– Ты хоть ешь? – Мать постаралась придать голосу нежность. Не очень получилось.

– Как видишь, не помер с голоду, – ответил он.

– Бабушка, наверное, гробовые оставила. Не смотрел в книжках? – спросила мать.

– Нет, не смотрел. Некогда. Работы много.

– Посмотри. Она откладывала. Или в книжках, или на антресолях в коробках.

– Хочешь, сама ищи. Мне не надо. – Виталий стал раздражаться, поскольку ему хотелось вернуться к чертежам и рисункам.

– Завещание она оставила? Надо бы найти. Говорила, что оставила. Там, говорят, налог большой на наследство надо заплатить. И вступить в права вовремя.

– Я еще не разбирал бумаги.

– Просто мы подумали… если по справедливости разделить бабушкину квартиру… пополам… между тобой и мной… мы же оба как бы наследники…

– Мы – это кто? – резко спросил Виталий.

– Я и Алексей. Мой муж. Гражданский. Пока, конечно. Но если бы у нас была жилплощадь, я бы смогла еще раз стать матерью. Я могу, не старая. Алексей очень хочет ребенка, но в нашей квартире, сам понимаешь, нет места. Я очень хочу ребенка родить. С тобой все было не так, неправильно. Сейчас все по-другому.

– Не понимаю. Что по-другому? И ты старая. Как-то раньше ты не жаловалась на маленькую жилплощадь, – отрезал Виталий. – Документы найду. Сделаю так, как решила бабушка. Но квартиру эту она мне еще на восемнадцатилетие подарила, написала дарственную.

Быстрый переход