Не знаю, поверил ли мне мой одноглазый клеврет, но больше с расспросами не приставал.

И вот сейчас я решил завести в часовню мальчиков: уж больно хорошо и подробно выписал Армен святой город и мне захотелось, чтоб и они увидели его с горы Сион, как я когда-то.

Тем более никто не мог бы сказать, увидят ли они Иерусалим на самом деле? Так пусть посмотрят хоть на картине.

А за все прочее я не опасался, едва ли им будет интересно смотреть на дороги, которые с двух сторон шли к этому городу.

Я вышел во двор и застал мальчиков у самого порога. Они стояли тихо и с любопытством поглядывали на небо. Поглядел и я.

Густая черная туча быстро приближалась к Фобургу. Она шла с гор, и там, где в ясную погоду видны были вершины отрогов, теперь повисла мгла, изредка прорезаемая молниями. Там же еще далеко от Фобурга — перекатывался негулкий, приглушенный расстоянием гром, а здесь еще сияло солнышко и только ласточки, почуяв приближение грозы, с тревожным писком пролетали над самыми крышами замка — вровень со своей товаркой на флюгере, которая, повернувшись хвостом к горам, как будто бы стремительно уносилась от приближающейся тучи.

— Если что, — сказал я, — переждем грозу в часовне. — И подбросив ключ на ладони, повел мальчиков к ее двери.

Они вошли в капеллу и равнодушно осмотрелись. Ни у кого из них я не заметил и тени интереса. Священная история, судя по всему, совсем не занимала их. «Ну и слава Богу, — подумал я. — Незачем им разбираться во всем этом».

Я жестом пригласил мальчиков пройти на середину часовни, прямо под центр купола, и попросил их поглядеть на стену против входа.

— Это ~ Иерусалим, — сказал я. — Таким он представляется паломникам, если смотреть на него с горы Сион.

Мальчики с интересом стали разглядывать картину, негромко о чем-то перешептываясь.

Я молчал. Мне всегда не нравилось, если меня не слушали или перебивали.

— О чем это вы? — спросил я, слегка раздражаясь.

Круглолицый брюнет проговорил извиняющимся тоном:

— Мы говорим, что скоро увидим все это не на картине. Наверное, мое раздражение еще не улеглось, и я ответил этим самонадеянным гусятам, мнящим себя орлами:

— В Иерусалим приходят с посохом пилигрима. С мечом завоевателя идти туда намного опаснее.

Они тотчас же замолчали, сдвинулись потеснее, и мне — в который уж раз — стало жалко их — маленьких, взъерошенных, гордых.

Жалея о ненужной резкости, я сказал примирительно:

— Вот здесь, — я показал на вершину холма Сион, — стоял я, и тот самый художник, который расписал эту часовню. Мы все это видели своими глазами, и я говорю вам, что здесь все нарисовано так, как есть на самом деле, кроме, конечно, распятого Спасителя. Ну, так вот, господа. Раз уж мы начали с Сиона, расскажу вам сначала об этом холме.

На самой его вершине покоятся гробницы Соломона, Давида и еще двенадцати иудейских царей, известных нам по Библии. Неподалеку от этих могил находится мечеть Омара, поставленная сарацинами в честь своего халифа, — которого они почитают святым из-за того, что он был возле Мухаммеда вроде одного из апостолов. Эта мечеть — одна из величайших языческих святынь. И вообще магометане считают Иерусалим вторым после Мекки священным городом. Однако, когда крестоносцы взяли Иерусалим, они превратили мечеть Омара в церковь и назвали ее Святая Святых, потому, что и мечеть не была на той земле первым храмом, а поставили ее на месте древнего Иудейского храма, самой почитаемой святыни евреев. Так что, как видите, в Иерусалиме, который язычники называют «Кудс», не только христианские святыни, но и почитаемые храмы и могилы многих других народов.