К ней подошел человек, кинувший полено к столбу последним. Это был крепкий дородный мужчина, и, судя по его выпуклым мышцам и кожаному фартуку, Шина догадалась, что это кузнец. Он крикнул проповеднику, прерывая его молитву:

— Исчадие ада уже готово к сожжению?

Проповедник резко прекратил молиться.

— Она готова, — ответил он. — Привяжите ее к столбу .крепко, чтобы сатана не явился на своих черных крыльях и не забрал ее.

Кузнец немного помолчал.

— Она останется одетой, — спросил он, — или, как и наши братья, в одной рубахе?

— Разве мы должны обращаться с блудницей лучше, чем они обращались с теми, кто обрел покой в раю? — вопросом на вопрос ответил проповедник.

Шина пыталась сопротивляться, но ничего не могла поделать, силы были слишком неравны. Кузнец схватил своей огромной рукой ее бархатный камзол и одним рывком сорвал его с плеч. Янтарные пуговицы посыпались в разные стороны и покатились по земле. Девушка старалась удержать руками юбку, но он сорвал и ее.

Шине пришлось прекратить сопротивление. Она прикрыла остатками разодранной рубашки обнаженную грудь. Кузнец поднял ее на руки и понес к столбу. Шина чувствовала исходящий от него острый звериный запах, а также запах беспокойства и страха.

Он поставил ее на кучу хвороста, и несколько человек начали привязывать ее к столбу веревками, обвивая ими ее туловище от талии до колен.

Шина вновь попыталась схватиться за рубашку и прикрыть грудь, но это оказалось невозможным. Она стояла обнаженная до пояса и каким-то странным образом понимала, что глаза тех, кто обматывал ее веревками, были наполнены нескрываемой ненавистью и отвращением.

Ее привязали очень крепко. Веревки врезались в ее нежное тело и причиняли невыносимую боль, но даже думая об этом, она поняла, как глупо было жаловаться на боль, если через несколько мгновений станет еще хуже.

Шина сложила руки на груди и почувствовала, что ее трясет от страха. Но в то же время ей хватило самообладания, чтобы еще раз обратиться с мольбой, — Я хочу говорить, — воскликнула она. — Выслушайте меня! Выслушайте!

Все разговоры прекратились.

— Я невиновна, — продолжила Шина. — Я не герцогиня де Валентинуа. Я приехала в вашу страну из Шотландии. Если вы сожжете меня, то вы сожжете человека, который не причинил вам никакого вреда. Поверьте мне, ибо я говорю правду и во имя Господа милосердного заклинаю вас отпустить меня.

На какое-то время воцарилось молчание, но потом проповедник громко выкрикнул:

— Это уловка! Она лжет, чтобы спасти себя! Это уловка!

Не слушайте ее, братья, и выполняйте волю Господа, который велит вам освободить мир от подобной ереси!

Торопливо, словно им было стыдно слушать Шину, крестьяне приступили к выполнению указаний своего главаря.

Один из них поджег факел, другие подбежали к нему и подожгли свои, защищая руками пламя от ветра.

Шина закрыла глаза. Она думала о родной Шотландии, о тишине и покое вересковых пустошей, о ручейке, который весело журчал у них в саду, пробегая по камням. Она думала о матери и чувствовала, что она рядом с ней, — Господи, придай мне храбрости, — прошептала она. — Пусть они не увидят, как сильно я напугана. Прошу тебя, Господи, не дай мне закричать от боли.

Шина почувствовала запах дыма. Затем открыла глаза и увидела, как крестьяне уже поджигают нижние поленья. Пройдет какое-то время, прежде чем пламя коснется ее, но уже сейчас маленькие огоньки замелькали в хворосте, пробегая по ветке и исчезая, но появляясь в другом месте.

Проповедник снова обратился к молитвам:

— Мы сжигаем эту женщину, о Всевышний, чтобы сжечь грехи всех, кто порочит славное имя Франции.