беременной, она загляделась на старого бухгалтера, у двадцать  лет безмолвно

сидевшего  с  таким же безжизненным выражением  лица над конторской  книгой;

много горячих слез пролила она над маленьким автоматом.

     Наконец  крестной  матери  ребенка  пришла  счастливая  мысль  принести

маленькому Перегринусу чрезвычайно  пестрого и,  по  правде  говоря,  весьма

уродливого арлекина.  Глаза  Перегринуса  вдруг чудесно оживились,  на губах

заиграла  легкая  улыбка, он потянулся к  кукле  и,  получив ее, с нежностью

прижал  к груди. Затем он посмотрел опять на  пестрого человечка, да  такими

умными сознательными  глазами, как  будто вдруг  пробудились  в нем разум  и

восприимчивость, да еще в  более сильной степени, чем свойственно  детям его

возраста.

     -- Он слишком умен, -- проговорила кума, -- он не проживет у вас долго.

Взгляните только ему в глаза, он думает уж гораздо больше, чем ему следует!

     Эти слова очень утешили старого господина Тиса,  который стал  было уже

свыкаться с мыслью,  что после многих лет  напрасной  надежды у него родился

сын-недоумок, но вскоре посетила его новая забота.

     Давно  уже миновало то время, когда дети обыкновенно начинают говорить,

а Перегринус  все  еще не  вымолвил  ни  слова. Его можно было бы принять за

глухонемого, если  бы иногда  он не взирал  на говорящего с ним внимательным

взглядом,  явно выказывая свое участие радостной или печальной улыбкой, и не

оставалось  ни малейшего сомнения  в  том, что он не только слышал, но и все

понимал. Каково же  было  удивление матери, когда сама она  удостоверилась в

том, что рассказывала его нянюшка! Ночью, когда ребенок  лежал в постельке и

думал,  что его никто не слышит, он  произносил про себя  отдельные слова  и

даже целые фразы,  и то была  не  исковерканная  по-детски,  но  правильная,

чистая речь,  заставляющая предположить, что упражнения эти продолжаются уже

довольно долго. Небо даровало женщинам совершенно  особый такт и способность

верно  угадывать  те  или   иные  свойства  человеческой  природы,  как  они

проявляются в  индивидуальном  своеобразии  с  самого  рождения  ребенка,  и

потому,  по  крайней  мере  для  первых  годов  детства,  женщины  -- лучшие

воспитательницы. Этот такт и побудил госпожу Тис скрыть от  ребенка, что  за

ним наблюдают,  и  не понуждать  к  разговору,  более  того,  неприметно она

другими  способами  добилась  того,  что  он  сам   перестал  скрывать  свой

прекрасный дар речи и, к общему удивлению, медленно, но внятно заговорил при

всех. Однако к разговору он  вообще  выказывал полное нерасположение и очень

бывал доволен, когда его оставляли в покое, предоставляя самому себе.

     Но если и эта тревога, как  бы сын не остался немым, миновала господина

Тиса,  то  впереди его ждали гораздо большие заботы. Когда Перегринус достиг

отроческого возраста и должен был приступить к учению, оказалось, что только

с величайшим трудом ему можно было что-нибудь втолковать.