Мунглам сморщил нос.

— Вернемся? — спросил он. — Обойдем Троос стороной и через день будем в Бакшаане. Что скажешь, Эльрик?

Альбинос нахмурился.

— Чем Бакшаан лучше Надсокора? Бюргеры наверняка не забыли, как мы штурмовали дворец Никорна, а затем содрали выкуп с купцов. Нет, раз уж мы здесь оказались, я намерен удовлетворить свое любопытство и исследовать этот загадочный лес. Об Ороге и Троосе ходят легенды, и мне хочется проверить, лгут они или нет. Мой меч и заклинания защитят нас, если в этом возникнет необходимость.

Мунглам вздохнул.

— Эльрик, хоть раз в жизни, давай разумно струсим и не станем подвергать себя опасности.

Альбинос холодно улыбнулся. Его красные глаза сверкнули, мертвенно-бледная кожа лица, казалось, побледнела еще сильнее.

— В случае опасности мы умрем, только и всего.

— Знаешь, мне как-то не хочется умирать, — сказал Мунглам. — Славное вино Бакшаана или, скажем, Джадмара…

Но Эльрик, не слушая, пришпорил коня, углубляясь в лес. Мунглам вздохнул и поехал следом.

Черные лепестки огромных цветов на мощных стеблях закрыли небо. В нескольких шагах ничего не было видно. Мунглам невольно вспомнил рассказы о Троосе путешественников с сумасшедшими глазами, которые с утра до вечера пили вино в самых захудалых тавернах Надсокора.

— Говорят, — сказал он, обращаясь к Эльрику, — что Обреченный Народ высвободил из недр Земли колоссальные силы, которые вызвали ужасные изменения в людях, животных и растениях. Напоследок обреченные создали этот лес, который и погибнуть должен последним на планете. Должно быть, они ненавидели Землю, хоть она и дала им жизнь.

— В определенные минуты ребенок всегда ненавидит своих родителей, — заметил Эльрик.

— Но родители следят за своими детьми, — возразил Мунглам. — Я слышал, во времена расцвета обреченные не боялись даже богов.

— Смелый народ. — Эльрик чуть заметно улыбнулся. — Жаль, я не могу засвидетельствовать им своего почтения. Не знаю, отчего они погибли, но меня утешает мысль о том, что сейчас к нам вернулись и боги, и страх.

Мунглам задумался, но так и не понял, что альбинос имел в виду. Ему стало неуютно.

Троос шептал, шуршал, шумел, но в нем не было ни одного живого существа, по крайней мере Эльрик и Мунглам не видели ни зверей, ни птиц, ни даже комаров. Не желая поддаваться страху и надеясь, что настроение у него хоть немного улучшится, Мунглам запел дрожащим голосом:

Голос его окреп, на душе стало легче. Он продолжал петь, следуя за своим другом, которого немного побаивался, о чем знали они оба, и в чем ни один из них никогда бы не признался.

Слушая песню Мунглама, Эльрик улыбнулся.

— Признаваясь в собственной слабости и трусости, ты накличешь на себя беду, — сказал он.

— Напротив, — весело заявил Мунглам. — Если я во всеуслышание буду говорить о своем ничтожестве, на меня никто не обратит внимания. Если же я начну хвастаться силой и доблестью — и при этом не совру! — кто-нибудь обязательно воспримет мои слова, как вызов, и захочет как следует проучить меня!

— Хорошо сказано! Ты прав.

Они поскакали дальше, и время от времени Эльрик указывал на различные цветы и листья, называя их на языке, которого Мунглам не знал.