– Тебе этого не понять, – устало произнесла она. – Ведь ты относишься к привилегированному сословию.

В глазах Гила вспыхнули тревожные искорки.

– Что‑то я не особенно ощущаю эту привилегированность, – заметил он.

– Тем не менее это так, – стояла она на своем. – Можешь мне поверить. А я отношусь к непривилегированному сословию. Поэтому прямо скажу, что у меня нет перспектив, и я выступаю за перемены, чего бы они ни стоили . Ситуация такова: или ты освобождаешь людей, или нет. Если нет, то какая от тебя польза? Если люди не свободны, то какой толк во всем остальном?

Идеи и фразы исходили, конечно, от Константина, но резкость суждений принадлежала лично Айе.

Прежде они никогда не обсуждали проблемы положения тех социальных слоев, откуда вышли, их этнические особенности. Айя давно уже убедила себя в том, что это не имеет никакого значения. И лишь теперь она поняла, что ошибалась. Мелочи вдруг выросли до размеров проблем, требующих немедленного решения.

Гил открыл рот и стал говорить, тщательно подбирая слова.

– Неужели ты чувствуешь, что я… плохо обращался с тобой? Может быть, унижал или… в чем‑то ограничивал твою свободу?

Гнев исчез, и его сменила неизвестно откуда взявшаяся грусть. Вот так. Гил взял и перенес проблему из сферы абстрактных рассуждений в плоскость практических отношений двоих людей, которые сидели сейчас за своим раскладным столиком. Она нашла своими пальцами руку Гила.

– Нет, ты – единственный человек, который всегда считал, что я полноценная, – сказала она.

Ей очень хотелось добавить, что Константин тоже так считает, но она промолчала.

– Ты это серьезно? – изумленно спросил он.

– Конечно, – кивнула она. – Если бы все были такими, как ты, то проблемы не существовало бы. Но даже ты мог бы взглянуть на многое по‑новому.

Он слегка усмехнулся.

– Теперь я начинаю кое‑что понимать, – произнес он.

– Ты не представляешь, чего мне стоило попасть сюда, – возбужденно произнесла она. – Вот в эту самую крохотную комнату, которую мы делим на двоих. Для тебя найти место в таком районе, как Доэно, – вполне естественно. Но для меня это… означало целое сражение, которое длилось несколько лет. И если бы у меня не хватило сил и энергии, то неизвестно, где бы я сейчас находилась.

Гил кивнул, но Айя сомневалась в том, что он все понял. Откуда ему понять, что каждый шаг наверх для нее – преодоление. Преодоление традиций своей семьи, людей, опасавшихся за свои привилегии, и многого другого.

В этой упорной повседневной, нескончаемой борьбе, которая отняла у нее столько сил и принесла ей столько разочарований, она подошла к пределу. И при этом сделала нечто столь опасное, что не смела рассказать об этом даже близкому человеку.

Спор постепенно угас. Оба устали: Айя от бессонной ночи, Гил от утомительной поездки из Герада.

Они провели весь день дома, лишь после обеда вышли на небольшую прогулку.

Гил не спрашивал ни о Константине, ни о работе. Возможно, опасался, что вызовет ее неудовольствие. Но Айя решила, что все дело просто в отсутствии у него любопытства. А Константин находился так далеко от реальной жизни Гила, что даже не возбуждал его интереса.

Айю удивило и одновременно успокоило то, что он так и не заговорил об ожерелье из кости, которое видел у нее на шее ночью и которое она успела спрятать. Впрочем, спросонок мог и не заметить или же посчитал, что это всего лишь побрякушка.

Айя почему‑то думала, что скрыть ее отношения с Константином невозможно, как невозможно упрятать дельфина в ванну.