– И что же вы можете предложить такого, чего нельзя купить за деньги? – спокойным тоном спросила она.

– Мудрость, как я надеюсь, – ответил он тоном, в котором сквозила холодная ирония в свой адрес.

Его взгляд скользил по городу и затем застыл на какой‑то точке на горизонте. Девушка облегченно вздохнула, будто ее только что миновал луч прожектора.

– Какую именно мудрость, митрополит? – уточнила она. – И сколько, по‑вашему, стоит эта мудрость?

Ветер теребил ее кружева. Константин спрятал руки в карманы широких темно‑серых брюк. На его лице появилась гримаса.

– Когда‑то я считал, что быть правым есть проявление мудрости, – сказал он, не глядя на гостью. – Но потом понял, что ошибался. Сама по себе правота еще не мудрость. Я познавал мудрость, видя, как умирали те, кого я любил, как рушилось все, что мне было дорого…

Голос Константина звучал сурово, в нем не промелькнула ни одна нотка сожаления. Его взгляд блуждал где‑то в прошлом. А пальцы в карманах брюк он так стиснул в кулаки, что, показалось Айе, ткань вот‑вот лопнет.

– Я познавал мудрость постепенно, год за годом, зная при этом, что вина за смерть и разрушения лежит на мне, – продолжал он, все так же глядя на девушку. – И какую же истину я открыл? К какой, по‑вашему, мудрости пришел?

– Не знаю, митрополит, – искренне произнесла она.

Она действительно не могла представить себя на его месте. При этом она совершенно ясно чувствовала, что не выдержала бы такого бремени вины и ответственности.

– Как вы думаете, что я сделаю с вашей плазмой? – внезапно изменил он направление мысли.

– Не знаю, это не моя забота, – пожала она плечами.

– Значит, не ваша забота? – в раздумье произнес он. – Я мог бы выпустить на улицы города еще одну Огненную Женщину. Или уничтожить этого вашего самодовольного хлюпика джасперийца.

Айя облизнула ставшие вдруг сухими губы.

– Смею заметить, митрополит, что такой проект недостоин вас, – произнесла она.

Из могучей груди Константина вырвался раскатистый смех. Его лицо вдруг осветилось хитроватой улыбкой, глаза восторженно заблестели. Можно было подумать, что они с Айей только что разыграли изумительную шутку.

– Хорошо сказано, доченька! – прогромыхал он. – Какое благородное чувство! Вы меня вдохновляете.

Константин отодвинул стул, легко перенес ногу через спинку и низко наклонился к гостье. Все это он проделал легко, даже грациозно.

«Вот тебе историк», – подумала Айя.

– Видите ли, я мог бы сделать и кое‑что получше, – произнес он. – Когда‑то я считал, что стоит мне захватить власть в Челоки, и мои идеи сами по себе получат широкое распространение. Что в этом убогом городе произойдут добрые перемены, и он, так сказать, вступит в новый век. Я надеялся подтолкнуть эволюционный процесс, который уже никто не сможет остановить.

Увы, я не учел силы инерции людей. Я давно утратил связь с теми, кто правит, и не знал, насколько сильно омертвела вся система правления. Она определяла благополучие многих и многих людей. Щит отгородил человечество от Вселенной, и оно тысячелетия живет в этой своеобразной раковине. Мне не следовало забывать об этом. Люди привыкли не высовываться из своей скорлупы. Таким образом, Щит, дающий людям свет и жизнь, в то же время превратил людей в рабские создания.