|
Вспомнила Руйвена… Неужели брат тоже попал в этот нравственный капкан и не знал, как из него выбраться? Может, потому он и сбежал из дома, что не хотел объезжать лошадей и обучать ловчих птиц, вот и рванул искать спасение в Башне. Получается, что только за их высокими стенами можно обрести покой? Как в те минуты, когда они вереницей двигались по горной дороге, Ромили завидовала Дарену, лишенному дара Макаранов! Пусть даже он до смерти боялся и ненавидел ястребов и коней, ему не нужно было вторгаться в их сознание и навязывать свою волю. С Кэрилом, вздохнула девушка, говорить бесполезно, он еще ребенок, для него телепатическая сила всего‑навсего игра. Впрочем, как и для нее самой в прежние годы. Ух, какое удовольствие доставляла ей возможность без слов и понуканий, одной силой мысли остановить коня на скаку, повернуть его в ту или иную сторону. А с каким аппетитом поедала она свежепойманную, зажаренную дичь – тех же кворебни! Правда, и тогда она задумывалась, что только что из‑за нее угасло еще одно сознание. Ромили замыкалась в себе, отказывалась от мяса. Теперь, в дороге, она окончательно перешла на кашу, сухие фрукты, сухари. Через некоторое время она почувствовала, как повлияла подобная диета на ее состояние. Она постоянно ощущала голод, мерзла – не спасал и подаренный Орейном плащ; однако, даже когда дом Карло, теперь внимательно следивший за ней, приказал ей есть то же, что и другие, она отказалась. Тот принялся настаивать, и Ромили пришлось взять зажаренный кусок мяса дикого червина, но ее сразу вырвало.
Ромили встретила внимательный взгляд Орейна – девушка побелела, ее всю трясло, тем не менее она приблизилась к туше и заставила себя вырезать подходящий кусок на корм стервятникам. В снегах трудно было с гравием – острые камешки птицам давать было нельзя, – поэтому она нарезала полосы кожи с шерстью, все смешала и только было собралась покормить птиц, как гигант окликнул ее: – Дай мне, я сам… – Он подошел к ней, взял еду и направился к стервятникам, молча восседавшим на насестах, устроенных так, чтобы птицам было потеплее. Накормив пернатых сторожей, он вернулся и спросил: – В чем дело, парень? Есть мясо ты не можешь, тебя рвет. Ты, случаем, не заболел? Карло тревожится, что с тобой будет дальше. Дорога‑то длинная, трудная… – Знаю, – ответила Ромили, не глядя на него. – Что тебе мешает? Может, я могу чем‑нибудь помочь? Девушка отрицательно покачала головой. Вряд ли кто‑нибудь способен ей помочь. Если бы она могла поговорить со своим отцом, который, должно быть, тоже испытывал подобные муки в молодости, иначе почему так ненавидел ларан, даже слышать о нем не желал? Но что это могло изменить? Запрещай употреблять это слово в своем присутствии или нет – суть дела от этого не изменится. В работе он всегда пользовался этой природной способностью. С неожиданной силой Ромили вспомнила «Соколиную лужайку», в памяти всплыло лицо отца, любимое, незабываемое… Вот оно исказилось, налилось гневом, побагровело от ярости, вот отец ударил ее!.. Ромили закрыла лицо руками, пытаясь заглушить рыдания. Ох, как не ко времени – теперь всем станет ясно, что она не более чем взбалмошная девчонка… Однако слезы полились ручьем. Тяжелая рука Орейна легла ей на плечо. – Ладно, сынок, не придавай этому значения. Я не из тех, кто считает, что и поплакать уже нельзя. Плачь, если хочется… Я понимаю, ты очень устал, плохо себя чувствуешь. Пореви… Я не буду больше докучать тебе расспросами. Он крепко и дружески сжал ей плечо и вернул девушку к костру. – Вот, выпей горячего настоя – это успокоит твой желудок… Орейн как обычно достал из кожаного мешочка какой‑то травки, заварил ее в кружке и подал Ромили. Напиток был ароматен, приятно горчил… Чуть‑чуть, в самую меру… Она сразу почувствовала себя лучше. |
