– Роми, что должно случиться в ночь четырех лун, тому бесполезно противиться…

Она слабо оттолкнула его.

– Я же меченосица. Я не имею права навлечь позор на Орден… Вы, верно, считаете меня распущенной, я же девушка с гор! Леди Маура уже, наверное, спит в палатке…

– В такую ночь Маура не расстанется с Каролином, – ответил Ранальд. Он был очень серьезен. – Пока Совет не даст разрешение, они не могут пожениться. Во всяком случае, пока она находится при армии в качестве лерони. Они все равно поженятся – чему быть, того не миновать, это давняя история… О‑о, я понимаю… Вы считаете, что я слишком эгоистичен и мне все равно – забеременеете вы в такое лихое время или нет? Роми, ты ошибаешься. Неужели я не сознаю, какую ценность представляет для всех нас твое умение…

Он попытался обнять ее за плечи, но она, даже не тронувшись с места, обмерла, охолодела, отрицающе покачала головой. Он убрал руки…

– Я тебя жажду, – прерывистым шепотом вымолвил Ранальд. – Сил моих нет, но если у тебя нет желания, если ты не испытываешь того же, я не могу. – Он наклонился и поцеловал ей руку. – Может быть, когда‑нибудь… Ложись спать, Ромили.

Он еще раз поклонился ей и скрылся в полумраке. Девушка почувствовала, как вмиг опустела душа, ее бросило в дрожь. Она едва не вскрикнула, призывая его вернуться…

«Не знаю, что со мной. Даже думать об этом не хочу…»

Уже в палатке – она сразу обратила внимание, Ранальд был прав, постель Мауры не разобрана – Ромили почувствовала лунный свет. Матерчатые скаты ему не помеха. И одежда ему не помеха!.. Ее тело призывно вбирало эту обжигающую, зябкую взвесь. Трясущимися руками она раскатала по соломенному тюфяку – уже сбитому, комковатому – постель, расстелила одеяло, скинула верхнюю одежду, полезла под одеяло… Покоя не было! Она разделась донага – пусть тело досыта напьется сумеречного зыбкого настоя, пусть каждая жилочка нарадуется… В голове до сих пор звенели мелодии, хмель не выветрился – потому, может, ей казалось, что не сна она ждала, а чего‑то большего, способного навалиться и затушить жар, пылавший в теле. Неожиданно в нос ударило густым ароматом травы, духом влажной земли, она почувствовала неодолимый жар, неутоленное желание мчаться, прыгать, биться об иное что‑то, столь же жаждущее, неугомонное…

«Боже, это ты, Солнечный? Это ты так вовлек меня в щекочущий, возбуждающий светоносный поток, истекающий от четырех лун… Теперь нам не разорвать эту связь… наши сознания сплелись прочно, навек… Но что‑то с тобой, такого я прежде не ощущала… или не желала замечать… Тогда, прошлым летом, когда тебя выпускали в табун… Но никогда это не схватывало душу с такой силой… Мой ларан окончательно проснулся, может, поэтому… или тело созрело и теперь способно сопротивляться ему… Одуряющий до забытья запах свежей травы – он вливается в кровь, насыщает ее жизненной силой, заставляет быстрее бежать по венам, ноги не могут обрести покоя… и низ живота запылал… Какой‑то незнакомый запах, сладковатый, с примесью мускуса и цветов, от которого я не могу совладать с собой». Кто она – жеребец, подбирающийся к обильно текущей кобыле, или человек, девушка, Ромили? Не в силах совладать с вожделением – как это ужасно, низко, стыдно, сладко, черт побери… Слишком много сразу, любая опешит, лишится остатков воли, рассудка, здравого смысла… Куда же ты полез? Следом накатила волна незамутненной животной похоти – какая нежная шерстка у кобылы, как нежно ее лоно. «А мое?.. Ведь я же Ромили, человек, невинная девушка… Куда же ты?! Я не вынесу, мне нельзя… Страсть, ужас, вожделение… Нет, нет…  »

Она на мгновение пришла в себя, вернулась в сознание.