|
Когда тебя предает любимый мужчина и при этом еще уничижительно отзывается – это очень серьезная, по настоящему страшная травма. Элис прижалась лицом к плечу Реджи. Она почувствовала, как тугой узел внутри ее ослабевает и распускается, и поняла, что, хотя минувшее навсегда оставило шрам в ее душе, оно больше не имеет над ней власти. Реджи лежал неподвижно, крепко прижимая ее к себе. Элис невольно задалась вопросом, откуда ему так много известно о душевной боли и о том, как ее лечить, но это был риторический вопрос – она достаточно хорошо была знакома с Реджи, чтобы понять: все это он узнал, пройдя весьма суровую жизненную школу. На душе стало легко, как в молодости. Элис с улыбкой сказала: – Спасибо тебе. – Тебе лучше? – осведомился Реджи, с нежностью глядя на нее, и, дождавшись кивка, спросил: – И что же случилось после того, как ты подслушала разговор тех двух молодых балбесов? Радостное настроение Элис угасло. – Я снова вскочила в седло, ускакала в самый дальний конец имения и не возвращалась домой до самой темноты. Рэндольф и его приятель, не дождавшись меня, уехали. Я отправилась прямиком к отцу и заявила, что не выйду замуж за Рэндольфа даже в том случае, если он будет последним мужчиной на земле. Элис била нервная дрожь. Реджи накинул на нее одеяло по самые плечи и заботливо подоткнул со всех сторон. Глубоко вздохнув, она продолжила свой рассказ: – Мы ужасно поругались. Поняв, что я не собираюсь объяснять ему причины столь неожиданного решения, он посчитал, что причина его заключается в моей глупости и представляет собой не что иное, как каприз. Но я не могла сказать ему, что произошло, – просто не могла. – Это вполне естественно. Почувствовав, что он ее понимает, Элис немного расслабилась. – Отец пришел в бешенство и заявил, что я ему не дочь и что, если я не выйду замуж за Рэндольфа, он лишит меня наследства. После этого он запер меня в моей комнате. – И посадил на хлеб и воду? Элис слабо улыбнулась. – Я слишком мало пробыла взаперти, чтобы узнать, каким должен был быть рацион узницы. Надев бриджи, я собрала все деньги, какие у меня были, и всю одежду, которую могла унести с собой. В полночь я сбежала, спустившись из окна по веревке, сделанной из связанных простыней, – прямо как в каком нибудь романе. Разница состояла только в том, что я бежала не к мужчине, а от него. – Точнее, от двух мужчин. Если бы твой отец проявил больше понимания, разве ты решилась бы бежать из дома? – спокойно спросил Реджи. – Нет, – печально констатировала Элис. – Многим женщинам разбивали сердца, но они как то выживали. Пережить предательство отца мне было гораздо тяжелее, чем предательство Рэндольфа. Отец был для меня некоей основой жизни, ее центром, – сказала она, чувствуя, что эта рана в ее душе никогда не зарубцуется. – После того как я сбежала, со мной произошла уже совершенно ужасная вещь. Ты ведь убедился в том, что я не девственница. Реджи осторожно погладил ее по плечу и положил руку ей на сердце. – Элли, ты не должна мне ничего объяснять. Ты стала такой, какая ты есть, потому что ты живой человек, а человеку свойственно совершать ошибки. Не надо извиняться за свое прошлое. – Но я хочу рассказать. Сама не могу понять, зачем я тогда это сделала. Может, ты поймешь. – Элис закрыла глаза, лицо ее стало жестким. – Через два дня после побега, вечером, я оказалась на постоялом дворе. В это время я уже снова была в женском платье. Проходя по коридору к своей комнате, я встретила другого постояльца – какого то торговца. Он был пьян как сапожник. Так вот, этот торговец сделал мне грязное предложение. – Элис закусила губу, но усилием воли заставила себя продолжать: – И я согласилась. У незнакомца было зловонное дыхание, он был неуклюж и груб, и его совершенно не заботило то, что Элис – девственница. |
