|
Мы были убеждены, что когда проходим по бульвару, все смотрят на нас с восхищением и страхом, и поэтому назвали себя гордо „Последователями Апокалипсиса". Думаю, что никто из нас не прочел его всего целиком. Только один Клейн, когда он был совершенно пьян, цитировал какие-то отрывки. Было решено оплачивать помещение для сборищ всем сообща. Находились девчонки, соглашавшиеся бесплатно нам позировать. Они соглашались и на все остальное, вы понимаете... Мы воображали их гризетками, героинями бульварных романов. Одна из них, глупая, как телка, но очень красивая, портрет которой валяется на полу, служила нам моделью для мадонны. Из-за состояния чрезмерного возбуждения, в котором мы постоянно находились, нервы у нас были натянуты как струны, особенно это касалось Клейна. У нас были свои собственные взгляды на великие проблемы, занимавшие умы человечества. Мы презирали все вокруг, презирали буржуазное общество и праведный образ жизни. Мы считали себя элитой, маленькой группой гениев, которых „господин случай" соединил вместе для того, чтобы переделать весь мир. Мы объявили себя сверхчеловеками, не признающими законов и людского суда, исполнителями воли божьей, околевающими от голода, но гордо шагающими по улице, обдавая прохожих презрительными взглядами. Мы расходились не раньше, чем на улице покажется гасильщик фонарей. Зябко поеживаясь от предутренней прохлады, при тусклом свете наступающего утра, расходились мы по домам. В ту зиму у меня не было пальто. Старое совсем износилось, а на деньги, которые отец дал мне для покупки нового, я предпочел купить себе шляпу с широкими полями. На упреки отца я ответил, что холод такой же предрассудок, как и все другое. Подстрекаемый нашими идеями, я объявил моему отцу, честному человеку, оружейному мастеру, ныне скончавшемуся, что родительская любовь является самым неблагодарным из всех чувств, достойным всяческого презрения, голым эгоизмом, и что первый долг ребенка заключается в том, чтобы отречься от своих родителей. Нас было семеро, семеро, вообразивших себя альфой и омегой, семь сверхчеловеков, семь гениев, семь мальчишек! Жанин работает в Париже на фабрике, изготовляющей манекены. Беллуар стал банкиром, Ван Дамм - коммерсант, я - фотогравер. Наступило напряженное молчание. - Клейн повесился в дверях церкви. Лекок застрелился в Бремене. - Снова наступило молчание. На этот раз не месте не усидел Беллуар. Он встал и направился к окну. - Вы все время рассказываете про шестерых, а что сталось с седьмым? - спросил Мегрэ. - Его, кажется, звали Мортье? Что же случилось с сыном торговца потрохами? Ломбар так впился в него взглядом, что комиссар стал опасаться нового истерического припадка. Ван Дамм вскочил, опрокинув стул. - Это было в декабре, не правда ли? Что же случилось с ним тогда? - настаивал Мегрэ, - Через месяц будет десять лет после того, как здесь что-то произошло... Этому „что-то" через месяц наступает срок давности. Он быстро встал и, подняв с пола автоматический пистолет Ван Дамма и барабанный револьвер Жефа Ломбара, положил их в карман. Это было вовремя, так как одновременно с ним за этим оружием потянулась рука Ломбара. Видя, что он опоздал, Ломбар повернул к комиссару свое залитое слезами лицо и в бешенстве закричал: - Из-за вас, из-за вас одного я даже не прижал к груди свою малютку, мою новорожденную дочь. Я даже не знаю, как она выглядит! Понимаете вы это? X СОЧЕЛЬНИК НА УЛИЦЕ ПОТ-О-НУАР Стремительные низкие облака закрыли солнце, нахмуренное небо затянуло свинцовыми тучами. |
