|
То есть нам. «Дружки», трое молодых парней, гыгыкали, переглядываясь, а один из них спросил: — А кто это Бублик? И мы-то тут причем? Мы просто выйти хотели… — Шляются тут всякие… — пробурчала старушка и удалилась, шаркая. При виде четырех молодых парней старушке, должно быть, стало боязно. Собачка у нее подмышкой еще немножко потявкала: «Хулиганы! Негодяи! Милиции на вас нет!» — на собачьем, разумеется. Потом успокоилась. Местные псы, заинтересованные этой сценой, замолкли и сели на хвосты — наблюдать, что будет дальше. Ратибор поднялся с земли, отряхиваясь. Я вспрыгнул к нему на плечо — Дверь-то захлопнулась! Попроси, чтобы тебе открыли, — прошептал я ему на ухо. — Э-э… Добры молодцы, — начал было Ратибор, но я дернул его за ухо: — Не так! Скажи: «Ребята, откройте мне дверь. Пожалуйста», Ратибор послушно повторил мои слова. Парни, уже отошедшие на несколько шагов, обернулись. — А у нас ключа нету, мы не здешние, — сказал один из них. — Мы из облэнерго, счетчики проверяем… И ушли. — Да ладно, — сказал Ратибор, — я и сам справлюсь! Смотри, Кот Котофеич, и учись! Но опять не случилось — дверь распахнулась сама собой, и из парадной выглянул Крыс. — Ну, и долго вы будете копаться? — спросил он, пошевелив усами. — Сами меня торопили, а сами… И мы наконец вышли на финишную прямую, ведущую к цели нашего похода. Глава двадцать седьмая, в которой мне опять не удается научиться отпирать замки Каждый человек должен жить, и пусть живет! Сыщик Баккет Ох уж эти старушки! Прямо стихийное бедствие какое-то!.. Нет, конечно, старость заслуживает и уважения, и сочувствия, даже и некоторого пиетета, и снисходительности. Все это так, и подавляющее большинство бабушек вполне заслуженно пользуются и почетом, и терпимостью, проявляемой по отношению к ним окружающими: их родными, близкими и просто соседями. Я не говорю «друзьями», потому что их друзья в большинстве своем такие же бабушки и дедушки, да и система отношений между друзьями не та, друзья друг для друга остаются молодыми — как в те времена, когда они только подружились. Помнится мне, как-то, еще в бытность мою человеком, даже раньше — мальчиком, довелось мне наблюдать такую сценку: две бабульки стояли на улице возле окна (а дом был старый, наполовину вросший в землю), и стучали в стекло, и заглядывали, и говорили друг другу; «Неужели ее дома нет! Куда она могла уйти! Да нет, она же знает, что мы придем!» В это время из ворот этого самого дома вышла третья бабулька, и крикнула: «Девочки, да что же вы! Заходите!» Для себя они оставались девочками… Но я сейчас не об этом, я не о подавляющем большинстве достойных старушек. Я о вредном меньшинстве. Есть такие бабульки (и дедульки, если на то пошло, но дедулек меньше. Не потому, что дедульки достойнее, а от того, что доживает их до преклонного возраста мало), так вот: есть такие бабульки и дедульки, которые, пользуясь старческой, то есть почти что депутатской неприкосновенностью, отравляют жизнь окружающим. Причем не только близким — но и совсем посторонним людям, а также и животным. Вот как нам с Ратибором нынешняя старушка. Они считают, что они знают все, потому что старые. Они свято верят в то, про что во втором классе сельской школы им так рассказала учительница. Они подозрительны маниакально и обладают маниакальной страстью к сплетням, а также и к ненужным вопросам — их любопытство потрясает основы Вселенной. |
