|
А Ратибора что-то было не слышно. Я повертел головой и только сейчас обратил внимание на окружающую обстановку. И, собственно, на хозяина квартиры. Хозяин квартиры, то есть Бублик, спал в кресле, откинув голову так, что были видны его небритая шея и острый кадык. И храпел. Громко. Нет, конечно, он брился — дня три назад. Возможно, он даже и мылся — в прошлом месяце. И тогда же менял носки. Может быть, он даже и наводил порядок — в позапрошлом году. Или даже раньше. В квартире воняло плесенью, немытым телом, какой-то острой закуской, грязными носками и еще чем-то, чем воняет в домах, где никогда не открываются окна, редко моется посуда, а мусор выносится раз в два-три месяца. И где курят дешевые сигареты, пьют паленую водку, крепленое вино, пиво и другие спиртные напитки. И иногда их проливают. Мебель образца шестидесятых годов — если эту рухлядь можно было назвать мебелью — носила следы длительного и небрежного использования, не всегда по назначению. Чайник, к примеру, стоял на телевизоре, а на диване валялись сапоги и две воблы. В доме даже имелись книги — шкаф потерял одну ножку, и вместо нее были подсунуты несколько томов Гоголя. Но что было замечательно — все плоские поверхности в квартире — стены, дверцы шкафа, оконные стекла (частично) были украшены изображениями красавиц большей или меньшей степени раздетости. Даже с потолка блистали зубами и телесами две красотки. Сразу я на этот вернисаж не обратил внимания, потому что с некоторых пор голые дамы человеческой породы меня не интересовали. А Ратибора интересовали, оказывается, и даже очень. Я нашел его в коридоре, где он с увлечением пялился на красотку, налепленую на двери в ванную. Красотка была прикрыта только собственными волосами, причем в тех местах, где и прикрывать-то не очень нужно. Уши Ратибора пылали даже больше, чем его щеки. — А, вот ты где! — сказал я. — Ты погляди, Кот Котофеич, какая красавица! — отозвался Ратибор. — И намалевана-то как гладко, ни мазка не видно, даже если пощупать… — Он легонько провел пальцем по поверхности картинки. — Она не намалевана, она напечатана, — пояснил я. — Ты в комнату зайди — там еще больше таких красавиц. Ратибор послушался, вошел в комнату, сказал: — Ох!.. — и принялся рассматривать каждую картинку в отдельности, как будто попал в музей. Пока я отстутствовал, Крыс расположился на диване, уже распотрошил одну воблу и наслаждался редким для нас лакомством. Я подумал, уселся рядом и взялся за вторую рыбку. — Э, — сказал Пес, — вы чего? В гости пришли, что ли? Этот картинки рассматривает, те двое жрать уселись!.. — Я с тобой поделюсь, — пообещал я. — Вот ребрышки, хочешь? — Да не хочу я этих ваших ребрышек! — возмутился Пес. — Я домой хочу! Давай, Ратибор, бери Ворона подмышку, и пошли! — Ребрышки не наши, а рыбкины, — отозвался я. — Пусть Ратибор налюбуется, а мы пока покушаем — что ж добру пропадать! — Воры! — отозвался Пес и отвернулся. — Мы не воры, — возразил Крыс, чавкая. — Мы экспроприаторы. К тому же еда — это не частная собственность, еда должна принадлежать всем. Кто голоден — тот и ест. И потом, дай мальчику налюбоваться — он в своей Таме такого наверняка не видел и не увидит. Ужасно — но я был вынужден согласиться с Крысом. С этим мерзопакостным созданием! Что делать — справедливость прежде всего! — Какое воровство, Пес! — сказал я как можно более дружелюбно. |
