|
Правда заключалась в том, что, хотя утрата принесла ей неподдельную и неизбывную скорбь, она же оказалась для Констанции облегчением. Когда Констанции было уже за пятьдесят, энергичная и властолюбивая Софья прервала ее летаргический покой и весьма основательно нарушила ее устоявшиеся привычки. Правда, Констанция сопротивлялась Софье в главном и одержала верх, но в тысяче мелочей она либо потерпела поражение, либо и не пыталась бороться с сестрой. Софья была «не по силам» Констанции, и, только до изнеможения расходуя нервную энергию, Констанция сумела спасти малую часть себя самой от бессознательного напора Софьи. Всему этому напряжению пришел конец со смертью миссис Скейлз, и Констанция снова стала хозяйкой у себя в доме. Сама Констанция никогда бы не признала этого, даже в душе, и никто не осмелился бы обмолвиться об этом хоть словом. Ибо, при всей мягкости ее характера, Констанция умела внушить страх.
Когда Лили вошла, Констанция прятала фотографию в альбом, обтянутый плюшем. — Новые фотографии? — спросила Лили. Улыбка у нее была почти такая же доброжелательная, как у Констанции. Лили казалась воплощением нежности — одна из тех пуховых перин, на которых имеют счастье жениться иные капризные мужчины. Лили была неглупа, но не без честной, простодушной туповатости. Весь ее нрав выразился в том тоне, которым она произнесла: «Новые фотографии?» В этом тоне была и искренняя симпатия к культу фотографий, поддерживаемому Констанцией, и собственное ее пристрастие к снимкам, и неясное понимание того, что этот культ можно довести до абсурда, и стремление по доброте скрыть всякие следы этого понимания. Голос у Лили был тоненький и соответствовал ее бледному, изящно очерченному лицу. Глаза Констанции загадочно блеснули под очками, и она молча протянула снимок Лили. Усевшись и посмотрев на фото, Лили, мягкие губки которой чуть скривились, несколько раз едва заметно кивнула. — Я только что получила этот снимок от ее милости, — прошептала Констанция. — Вот как? — с иронией ответила Лили. «Ее милостью» была последняя по счету и лучшая служанка Констанции, действительно изумительное существо тридцати лет от роду, которой пришлось туго и которую Констанции, вне сомнения, послало старое бдительное Провидение. Они почти идеально ладили, служанку звали Мэри. После десяти лет треволнений Констанция, наконец, могла успокоиться в том, что касается прислуги. — Да, — сказала Констанция. — Она уже несколько раз говорила мне, что хочет сфотографироваться, и на прошлой неделе я ее отпустила. Я ведь тебе говорила? Я во всем иду ей навстречу, во всех ее капризах. А сегодня прислали снимки. Я ни за что не стану ее обижать. Можешь не сомневаться: когда она будет убирать комнату, она непременно заглянет в альбом. Констанция и Лили обменялись взглядом, согласные в том, что Констанция в своей любезности зашла очень далеко, поместив фотографию служанки под один переплет с фотографиями родственников и друзей. Вряд ли такое случалось с кем-нибудь раньше. Одна фотография обычно тянет за собой другую, а один фотоальбом — другой. — Передай мне, пожалуйста, тот альбом, что лежит на второй полке этажерки, милочка, — сказала Констанция. Лили вскочила с такой живостью, словно всю жизнь только и мечтала посмотреть тот альбом, что лежит на второй полке этажерки. Они сели рядышком за стол. Лили принялась перелистывать альбом. Несмотря на грузность, Констанция непрерывно совершала мелкие нервозные движения. То она пошмыгивала носом, то в груди у нее раздавался какой-то странный звук — сама Констанция всегда делала вид, что это кашель, и в подтверждение этого сразу же начинала покашливать по-настоящему. — Ах! — воскликнула Лили. — Кажется, этот снимок я видела. |
