Тот пожал плечами.
- Что ж, святой отец, не мое дело с вами спорить, верно? Только ради.., э-э.., только, сделайте милость, глядите, чтоб она не путалась под
ногами. Нет-нет, уберите свои деньги, Джимми с вас денег не возьмет.
Балаган заполняли мужчины и мальчишки, все теснились к арене посередине; крепко сжимая руку Мэгги, отец Ральф отыскал свободное место
позади всех, у брезентовой стенки. Воздух был сизый от табачного дыма, и славно пахло опилками, которыми туг для чистоты посыпали пол. Фрэнк был
уже в перчатках, ему предстояло драться первому.
Добровольцу из толпы случается, хоть и не часто, выдержать схватку с боксером-профессионалом. Правда, команда Джимми Шармена была не бог
весть что, но в нее входили и несколько первоклассных боксеров Австралии. Из-за малого роста Фрэнка против него выставили боксера наилегчайшего
веса - Фрэнк уложил его с третьего удара и вызвался сразиться с кем-нибудь еще. К тому времени, когда он дрался с третьим из команды, об этом
прослышали на площади, и в балаган набилось полно народу, яблоку некуда упасть.
Противникам почти не удавалось задеть Фрэнка, а немногие их удары, попавшие в цель, только разжигали постоянно тлеющую в нем ярость. Глаза
у него стали бешеные, он весь кипел, в каждом противнике ему чудился Пэдди, в восторженных воплях зрителей слышалась одна могучая песнь: “Бей!
Бей! Бей!” Ох, как он жаждал случая подраться, до чего недоставало ему драки с тех самых пор, как он попал в Дрохеду! Драться! Он ведь не знал
иного способа излить боль и гнев - и когда валил противника с ног, ему слышалось, могучий голос твердит уже иную песню: “Убей! Убей! Убей!"
Потом против него выставили настоящего чемпиона-легковеса, которому велено было держать Фрэнка на расстоянии и выяснить, так ли он хорош в
дальнем бою, как в ближнем. У Джимми Шармена заблестели глаза. Он всегда был начеку - не сыщется ли новый чемпион, и на таких вот представлениях
в глухих городках уже открыл несколько “звезд”. Легковес выполнял что велено, и ему приходилось туго, хоть руки у него были длиннее, а Фрэнк,
одержимый одним неистовым желанием - свалить, одолеть, прикончить, - видел одно: враг неуловим, все приплясывает, все ускользает - и преследовал
его неотступно. И из каждого захвата и из града ударов извлекал все новые уроки, ибо принадлежал к той странной породе людей, что даже в порыве
страшнейшей ярости способны думать. И он продержался весь раунд, как ни жестоко отделали его опытные кулаки чемпиона; глаз у него заплыл, бровь
и губа рассечены. Но он выиграл двадцать фунтов - и уважение всех зрителей.
Улучив минуту, Мэгги вывернулась из рук отца Ральфа и кинулась вон из балагана, он не успел ее удержать. Вышел следом и увидел, что ее
стошнило и она пытается вытереть крохотным носовым платком забрызганные башмаки. Он молча подал ей свой платок, погладил огненную головку,
которая вздрагивала от рыданий. В балагане его и самого мутило, но увы, сан не позволял давать себе волю на людях.
- Хочешь подождать Фрэнка или, может быть, пойдем?
- Обожду Фрэнка, - прошептала Мэгги и прислонилась к его боку, благодарная за это ненавязчивое сочувствие.
- Не понимаю, откуда у тебя такая власть над моим несуществующим сердцем? - сказал он в раздумье, полагая, что она, ослабевшая, жалкая, не
слушает, и, как многие, кто живет в одиночестве, уступая потребности высказать свои мысли вслух. |