Плохо, очень плохо.

Она знала, что запас ее Силы ограничен. Если она будет слишком усердствовать, консорт умрет преждевременно, а хуже этого в бою ничего быть не может. Здесь стихия не придет ей на помощь, как пришла та гроза в горах, – она может рассчитывать только на Андована. Стало быть, надо отказаться от всяких затейливых чар в пользу простой атаки. Если хорошо рассчитать удар, чудище, надо надеяться, рухнет наземь.

Вся беда в том, что для расчетов уже нет времени.

Она попыталась свести свои мимолетные впечатления от пожирателя душ в единое целое. Понять, где он наиболее уязвим. Туловище у него, похоже, все в чешуе, которая служит ему природной броней. Крылья на вид хрупкие, точно стеклянные, но разве слабые крылья удержали бы такую громадину? Поищите другую дуру. Камала высматривала цель, а волны странной гипнотической воли чудовища накатывали на нее одна за другой. Ей хотелось то уничтожить пожирателя, то лечь на землю и дать ему растерзать себя. Половину своей Силы она тратила на самоуговоры, твердя себе, что на самом‑то деле ей умирать не хочется.

Где самое слабое место у одетого в броню рыцаря? – спросила себя Камала, и ответ не заставил себя ждать.

Собрав всю Силу, которой располагала (прости меня, Андован!) в один огненный сноп, Камала метнула его в чудовище. Метнула именно в то место, куда собиралась, – в мягкое подкрылье. Разряд прошил врага раскаленным копьем. Пожиратель душ закрутился в воздухе, дымясь и крича. Теперь‑то он заметил Камалу, и его завораживающая мощь, направленная прямо на нее, усилилась десятикратно. Поврежденное крыло, из‑за которого он еле держался в воздухе, дало Камале всего один миг. Потом ей придется бежать, чтобы не быть схваченной.

Избегая смотреть ему в глаза – эх, по ним бы ударить, кабы можно было прицелиться! – она собрала новый заряд, в десять раз мощнее первого. У Андована, как видно, еще достаточно сил – может, он и до конца битвы дотянет, если убить эту тварь поскорее. Укрепившись против коварных чар, Камала прицелилась. Теперь она хорошо видела полоски незащищенной кожи на суставах, которая резко отличалась от панциря. У воинских доспехов такое же несовершенство, говорил ей Итанус: свободу движений рыцарю обеспечивают шарниры, самое уязвимое его место.

Камала сосредоточила всю волю на выбранной ею мишени.

В глазах потемнело, бездна разверзлась, засасывая ее в глубину, и магия не пришла на помощь.

Время остановилось. Дантен смотрел в окно так, словно не понимал того, что там видит. Гвинофар смотрела на безголовое тело так, словно ожидала, что сейчас оно оживет. Рюрик стоял рядом с ней, растерянный, не совсем понимая, какая ему во всем этом предназначена роль.

Но чудище в небе снова издало крик, и оцепенение прошло.

– Вот что ты навлекла на мое королевство! – бешено взревел Дантен, повернувшись к жене. Взмах его руки охватил и залитую кровью комнату, и неведомое чудище за окном. – Мой магистр убит, моему дворцу угрожает пожиратель душ – если это он. Наши враги могут радоваться!

– Государь, позвольте мне объяснить…

– Молчать! Ты меня предала. Какие тут могут быть объяснения?

Наткнувшись взглядом на меч, обагренный кровью магистра, король поднял его. Гвинофар, дрожа, попятилась. Новый вопль пожирателя душ прошелся когтистыми пальцами по ее хребту.

– Эта твоя измена была последней, – объявил Дантен. В его глазах сверкала ярость, слишком хорошо ей знакомая, и возложить за это вину на Костаса она, увы, не могла. Магистр, конечно, поощрял худшие стороны королевского нрава, но нрав этот был присущ королю задолго до Костаса и после смерти магистра остался при нем.