«Удивляться нечему» — сказал себе Севан, прочитав текст, написанный на листке лиловыми чернилами и вдруг почувствовал озноб, будто сиганул в полынью.

Записка была короткой — тот, кто умел видеть и проходить сквозь стены, назначал ему свидание.

12

На следующее утро Филя сидел за угловым столиком пирожковой в районе Садового кольца и давал развернутые показания высокому брюнету. Обладатель чеканного профиля и озерного прозвища подливал в стакан собеседника из цветастого чайника ароматный травяной чай с запахом мелисы.

Филя расстегнул зеленую китайскую куртку и активно взялся за пирожки с капустой и грибами. В небольшой теплой комнате, декорированной под русскую избу имелось несколько пустых столиков, покрытых скатертями с деревенскими петухами. За стойкой мудрил над самоваром одетый под Куклачева парень и тихая песнь про замерзающего в степи ямщика лилась из-за часов с кукушкой.

— Прошу ещё раз прощение за беспокойство, Семен Осипович, но уж очень меня это смутило — мужик странный такой, весь черный и на лотке Ермолая Орфеева спрашивает — в мягком переплете! Вышел из иномарки с затемненным стеклами. Номер я запомнил.

— Да ты ешь, небось всю ночь в ясновидении практиковался, — скривил насмешливо уголки чувственных губ Севан. В куртке с откинутым капюшоном, с влажными кудрями над смуглым лбом он казался совсем молодым и совершенно не засекреченным. Внятно описав вчерашний эпизод с лысым покупателем, Теофил расслабился, разговорился:

— Вчера после смены поехал домой и все думал, думал… Печь натопил, на снег вышел — я в Люберах в старом доме проживаю. Считай — загородный особняк, — со смаком прихлебывал чай экстрасенс. — Вышел и что-то мне не по себе стало. Тишина и шорох такой, словно дворник переулок метет. Откуда ночью дворник в нашей дыре?.. Я ещё с творогом скушаю. — Он деликатно потянулся за очередным пирожком. — А на снегу следы от метлы!

Севан внимательно глянул исподлобья на ясновидящего. Вот типчик попался — может самый загадочный и есть: то ли что-то в самом деле чует, то ли знает, то ли разыгрывает, цену себе набивает.

— Слушай, а ты давно таким проницательным стал, Теофил?

— Филя. Так проще, Семен Осипович.

— Севан. Так красивей. Расскажешь про дарование свое или это секрет?

— Не секрет — чудеса в решете. Суровым реализмом и не пахнет поверить трудно. Уж очень китчевая «живопись» — как лебеди на базарных ковриках эпохи соцреализма, — Филя снял куртку и повесил на олений рог, служивший вешалкой. — Я ведь аспирантуру по кафедре филологии кончал, когда чуть под суд не загремел. Ну, это вы знаете.

— Знаем. И что ты, как руководитель экспедиции виноват в криминальном инциденте не был. Оставил без присмотра своих подопечных по причине уважительной.

— В горячке лежал. Как в трясину забрел плохо помню и как из неё меня местный житель выгреб — тоже. Деда этого Чучундром звали. Так он и выглядел — старичок-лесовичок. Травами поил, голову тряпьем каким-то укутывал бормотал, бормотал заговоры. Вынырну из жара, глаза открою, а во мраке седые патлы белеют и голос дрожащий причитает невнятно.