Солистку? – удивленно подумал Сэнди. Ах да. Бет Гиббон.

– Это ты купила поесть? – спросил он. Глупый вопрос, но ничего лучше ему не пришло в голову.

– Ага. Надеюсь, у тебя нет анорексии или чего‑то такого? То есть тут у тебя совершенно не было еды.

Бет тараторила со скоростью света, и у Сэнди голова пошла кругом. А что, если ей вообще свойственно чудить?

– Я что‑то перехватываю на ходу. Слушай, Бет, ты хорошо себя чувствуешь?

– Хорошо ли? – засмеялась она. – Куда лучше, чем хорошо. Уже несколько лет мне не было так классно! – Она собрала с дивана и показала ему стопку желтых листков из ее блокнота, на одном из которых он оставил для нее записку. – Посмотри! Заметки, Сэнди! Они так и хлестали из меня!

– Заметки о чем?

– Как о чем? О чем же еще! О прошлом вечере. Я проснулась, нашла твою записку, вспомнила, что ты говорил утром, и вдруг… как пошло! Bay! Озарение! Словно крыша поехала!

– А что я говорил?

Она расплылась в улыбке.

– О, да ты любишь и Рея Чарльза.

– А?

– Не важно. Ты сказал, что, может быть, тебе удастся все припомнить, потому что ты должен отписаться. И в ходе работы ты преодолеешь все свои эмоции, потому что писание – это что‑то вроде зкзорцизма, изгнания бесов. Помнишь?

– Ага. – Он смутно припомнил – да, вроде говорил что‑то такое. – Нечто этакое.

– Вот этим я и стала заниматься! Месяцами я сходила с ума, пытаясь понять, как мне выстроить свой фильм, а когда сегодня проснулась, вспомнила твои слова – и вот оно, решение, прямо передо мной!

– Твой фильм?

– Да! Он будет о том, что прошлой ночью случилось в нашем поезде. Конечно, не буквально, а метафорически – что чувствует человек, когда смерть смотрит ему в лицо. И знаешь что? Как только я стала набрасывать эти заметки, все страхи исчезли.

Она снова бросила на диван желтые странички. Те порхнули в воздухе, как подстреленные птицы, и упали на ковер.

Она откинула голову и закричала:

– Я спасена!

Они пили вино и болтали, пока она готовила спагетти и какую‑то удивительную подливку для рагу. И говорили во время еды. Бет было двадцать четыре, она родом из Атланты, получила в Бейлоре степень по английскому языку. Ее родители были из тех людей, которые ценят стабильность, рассказала она ему, но не очень переживали, когда она решила заняться киноведением, хотя эта карьера не из тех, что гарантирует твердый доход и другие блага, как, например, преподавание.

И все это время Сэнди мучительно тянуло к ней, но он не мог этого сказать, не мог первым сделать шаг.

Наконец с вином и едой было покончено. Они вместе убрали со стола. И когда они вместе стояли над раковиной, она повернулась к нему:

– Могу я тебя кое о чем спросить?

– Конечно. О чем хочешь.

– Ты что‑нибудь имеешь против секса? Сэнди потрясенно моргнул, попытался сказать, что нет, не имеет, но запнулся на первом же слове:

– Н‑н‑нет. А п‑п‑почему ты спрашиваешь?

– Потому что я здесь, у тебя, и мне хочется, а ты и пальцем не пошевелил. Ни разу.

Я снова боялся получить отказ, подумал Сэнди. Провалиться мне на этом месте! Когда же я избавлюсь от своих страхов?

– Ну, понимаешь ли… – сказал он. – То есть после того, как прошлым вечером ты дала мне такой отлуп, я подумал, что ты… ну, так сказать, играешь в другой команде.

Он вовсе так не думал, но объяснение было довольно убедительное.

Она расплылась в улыбке.

– Я? Лесбиянка? О господи, ну и фантазии!

– Так и есть? – Захваченный врасплох, ничего лучше он не смог выдавить.