Эхомба не спеша выбрался на опушку и долго, пристально всматривался в противоположный берег – в той стороне скрылись слельвы. Потом, закинув голову, посмотрел на небо. Собравшиеся вокруг обезьяны с редким единодушием старательно повторяли все движения человека. Возможно, подражая, они надеялись догадаться, какая же идея осенила старшего брата.

– Наверняка они дают вам передышку, – словно обращаясь к самому себе, наконец произнес Этиоль. – Иначе давно бы выжили вас отсюда. Скажи, друг, слельвы приходят в самые темные ночи, когда умирает и нарождается луна?

Гомо медленно кивнул.

– Верно. Порой они нападают, и тогда, когда от луны остается только корочка. Все зависит от того, насколько они голодны.

– Они всегда голодны, – промолвил один из стоявших поблизости воинов‑обезьян. Его товарищи глухим рычанием и повизгиванием поддержали собрата.

– Понятно.

Человек повернулся и глянул по течению реки, затем обратился к обезьянам:

– Выходит, завтра ночью враг опять придет?

– По всей вероятности, – ответил Гомо и с нескрываемой ненавистью пнул задней лапой мертвого слельва.

– Тогда нам следует хорошенько подготовиться.

– Ты что‑то придумал? – с надеждой спросил Гомо. Другие обезьяны тут же придвинулись ближе и с тем же нескрываемым ожиданием, открыв рты, уставились на человека.

Эхомба покивал.

– Есть мыслишка. Думаю, стоит попытаться… По крайней мере вреда большого не будет.

Предводитель обезьян положил руку на локоть друга.

– Только скажи, что делать!

IV

Убедившись, что посты расставлены, Гомо отправился спать, а Эхомба еще некоторое время провел на берегу – решил до тонкостей обдумать свой план. Если задумка сработает, обезьянье царство надолго, если не навсегда, избавится от подлых тварей. Хотелось поскорее закончить дело и продолжить путь.

На следующее утро обезьяны, с необыкновенным рвением следуя указаниям Этиоля, разбежались по джунглям. Он еще не успел досказать свой замысел, как народ деревьев бросился исполнять задуманное. Только Гомо по‑прежнему держался поближе к старшему брату. С его мордочки не сходила довольная улыбка. Вождь поминутно скалился и без конца твердил:

– Теперь‑то мне все понятно, человек. Неглупо, очень даже неглупо. Ты хочешь, чтобы слельвы сделались видимы? И тогда нам будет легче целиться?

– Нет, – покачал головой Эхомба. – Целиться, я думаю, не придется.

Гомо пришел в замешательство.

– Тогда, признаться, я ничего не понимаю.

– Все впереди, поймешь, – многозначительно пообещал человек и тут же крикнул паре молодых самцов: – Нет, не туда! Выше, выше!.. Вот так, хорошо.

Затем он вновь повернулся к Гомо:

– Поймешь, когда сработает.

От дальнейших объяснений пастух отказался.

Следующая ночь выдалась еще более темной и мрачной, чем предыдущая. На сухом дереве, чуть дальше других выбежавшем к кромке воды, был устроен наблюдательный пост. Там, в развилке ствола, притаились Этиоль и Гомо. Отсюда даже в сгустившейся мгле было видно далеко. Глаза человека четко различали противоположный берег, сероватые контуры деревьев, светлую полоску пляжа, а ниже по течению – плавную излучину и песчаный плес. Предводитель обезьян по‑прежнему держался поближе к старшему брату.

– Лучше ночки не придумаешь, – прошептал Гомо. – Будет удивительно, если они сегодня не явятся. Особенно после вчерашнего успеха.

– Если все получится, как задумано, это будет их последний набег, – уверил его Эхомба.

– Молю землю и воду, чтобы так и было.