Даниэль кивнул, потом грустно засмеялся и покачал головой.

— Господи, как хорошо, что это не меня там поджаривают на углях. А ты лучше убирайся отсюда поскорее, пока Лестер не вернулся, чтобы мне не пришлось держать его, когда он захочет намылить тебе шею.

* * *

В два часа ночи зазвонил телефон. Лукас оторвал взгляд от стола, за которым он работал над своей игрой, протянул руку и снял трубку.

— Алло.

— Все еще сердишься? — спросила Дженнифер.

— Ну и стерва же ты. Даниэль собирается отстранить меня от расследования. Отныне я даю интервью всем, кроме твоей станции, так что можете...

— Сердит, сердит.

Лукас швырнул трубку на рычаг. Через минуту телефон зазвонил снова. Он посмотрел на него, как на ядовитую змею, но, не имея сил сопротивляться, снова взял трубку.

— Я сейчас приеду, — проговорила Дженнифер и повесила трубку.

Лукас хотел было перезвонить ей и сказать, чтобы она не приезжала, но так и не сделал этого.

* * *

На Дженнифер был черный кожаный жакет, джинсы, черные сапоги и водительские перчатки. Ее двухместная японская машина прижалась к обочине дороги. Лукас кивнул ей через окошечко парадной двери.

— Можно мне войти? — спросила она.

Вместо контактных линз на ней были очки в тонкой золотой оправе. За их стеклами глаза казались большими и влажными.

— Конечно, — пробормотал он, закрывая дверь на задвижку. — Ты похожа на королеву «хэви-метал».

— Ну спасибо.

— Это был комплимент.

Она посмотрела на него, пытаясь обнаружить сарказм, но его не оказалось. Сняла куртку и медленно прошла к дивану в гостиной.

— Хочешь кофе? — спросил Дэвенпорт, закрыв за собой дверь.

— Нет, благодарю.

— Пиво?

— Нет, я не хочу. Принеси себе, если хочешь.

— Пожалуй.

Когда он вернулся, она, подобрав под себя ноги, сидела в большом двухместном кресле. Лукас сел на диван и уставился на нее через чайный столик с мраморной столешницей.

— Так что же? — сказал он.

— Я очень устала, — грустно ответила она.

— От чего? От всей этой истории? От Бешеного? От меня?

— От жизни, думаю. Возможно, ребенок — это попытка вернуться назад.

— Боже.

— Эта маленькая сцена, происшедшая между нами сегодня... Господи, я не знаю... Я пытаюсь придать всему приличный вид, понимаешь? Я должна делать все быстро, должна быть жесткой, должна улыбаться, когда приходится трудно. Не могу никому позволить отодвинуть себя на задний план. Иногда я чувствую себя, как... ты помнишь тот маленький «шевроле», который у меня был, ту маленькую машину, которую я разбила, прежде чем купила нынешнюю?

— Да.

— Вот так же мне иногда сдавливает грудь. Все проваливается внутрь. Как будто грудная клетка цела, но все как-то вдавливается внутрь. С хрустом кроша все в мелкие куски.

— У полицейских тоже такое бывает.

— Не думаю, что именно так.

— Послушай, покажи мне полицейского, проработавшего десять или пятнадцать лет, дежуря на улице...

Она подняла руку, пытаясь жестом остановить его.

— Я не хочу сказать, что это не тяжелая работа и что вы не чувствуете опустошения. С полицейскими, бывает, случаются жуткие вещи. Но есть и время, когда вы можете расслабиться. Со мной такого не бывает. Если вокруг все спокойно, то я должна что-то придумывать. Возьми любой день, когда ничего серьезного не происходит и полицейские могут спокойно дежурить, а я скажу тебе, что в этот самый день Дженнифер Кери берет интервью у какой-нибудь девушки, у которой обгорело лицо два месяца назад или два года назад, потому что нам нужно что-то показывать в шестичасовых новостях, или еще что-нибудь подобное.