Дома я уже месяц и частенько застаю ее в этой позе. На нее находит порой оцепенелое молчание. Со мной такое тоже бывает. После папиной смерти мне будто давит на плечи невидимый груз, и под его весом я сгибаюсь все ниже, все глубже увязаю в болоте бесконечного горя. Единственный светлый момент за последнее время – встречи с Дианой. Она сдержала слово и приезжает по выходным.

Когда ее нет, мы постоянно заняты. Мама вернулась к работе, Мэри-Энн завтра идет в школу. Я же все это время общался с агентом по недвижимости и упаковывал вещи в нашем старом доме. Мы нашли новый – в десяти минутах. Так что Мэри-Энн не придется переходить в другую школу, а значит, одной проблемой меньше.

Воспоминание о сегодняшнем ужине витает в воздухе, очередное свидетельство бесконечных часов, проведенных за помощью маме по дому. Готовим мы по очереди. Я взял на себя большую часть уборки, что для меня просто неслыханно.

Мэри-Энн, кажется, неплохо справляется, хотя и она временами грустит, а после моего возвращения закатила несколько истерик. И это тоже неслыханно. Истерики ей вообще не свойственны. Мамина сестра – детский психолог, и она говорит, что такое поведение – нормальное и здоровое проявление горя.

Я опускаюсь в потертое кожаное кресло, пристраиваю пиво на колене.

– Кухня вылизана до блеска. Даже не надо вызывать клининговую службу для проверки моей работы.

Мама отрывается от камина и криво улыбается.

– Кажется, я запугала тебя их визитом, да?

Я пожимаю плечами.

– Я не жалуюсь.

Мы обсуждаем планы на завтра. Я собираюсь разобрать гараж, пока мама на работе. Вся задняя стена заставлена стеллажами, и полки забиты разномастным хламом, который надо разобрать. Мы как раз решаем, что оставить, а что выбросить, когда экран моего телефона загорается – пришло сообщение от Райдера. Он держит меня в курсе ситуации с плей-офф и как раз прислал расписание игр.

– Черт! – восклицаю я, прочитав сообщение.

– Что такое? – спрашивает мама.

– Мы будем играть… – Я поспешно исправляюсь: – Они будут играть с Йелем в полуфинале. Брайар не встречался с Йелем в плей-офф уже лет десять.

Восторг так и норовит вырваться наружу, но я утихомириваю себя. Ни за что. В следующие выходные меня на льду не будет. Это не моя игра, так что нечего возбуждаться.

Заметив, как пристально наблюдает за мной мама, я неловко ежусь.

– Что?

Сначала она молчит, потом похлопывает по дивану рядом с собой.

– Присядь-ка. Нам надо поговорить.

Не уверен, что именно она хочет обсудить, но я кладу телефон на журнальный столик, ставлю туда же пиво и сажусь рядом с ней.

– Что такое?

– Я о многом думала с тех пор, как ты вернулся домой, и хочу, чтобы ты знал: я очень ценю оказанную тобой помощь. Ты стал для меня настоящей опорой. Отлично позаботился обо всем после смерти папы. Но я не хочу, чтобы ты отказался от своей мечты, а ты, как мне кажется, именно это и сделал.

Я пялюсь на свои руки, крепко сцепленные в замок на коленях.

– Прямо сейчас я не могу позволить себе думать о мечтах. Я нужен тебе.

Мама касается пальцами моего подбородка, приподнимает его, заглядывает в глаза.

– Шейн. Я благодарна тебе за то, что ты здесь, больше, чем ты можешь себе представить. Но я не хочу, чтобы ради нас ты пожертвовал своим будущим. Ты заслуживаешь шанс прожить жизнь так, как всегда хотел.

– Я дал ему слово, – угрюмо бормочу я.

– Знаю. Он мне рассказал. Вот только вряд ли он имел в виду нашу нынешнюю ситуацию.

От переизбытка эмоций сдавливает горло, мне больно глотать.

– Он попросил меня помогать вам с Мэри-Энн.