-  Ты про скелет-то? То мертвяк поганый, зомби именуемый, - пояснил архиерей. - Тайно приставлен ко мне: следить и доносить, дабы не совершил чего против здешних властей. А кто у нас у власти, ты и сам знаешь, не ребенок…

    -   Тайно? А как же…

    Архиерей хмыкнул:

    -  Не нашлась еще та сила, чтоб русского попа вкруг пальца обвела! Аккурат в прошлом году мэр ко мне приехал и привел этого… выродка. Племянничек, дескать, мой, очень верующий да богомольный, жаждет послушание иметь на службе у архиерея. Возьми, дескать, в келейники. А я в глаза-то верующему племянничку глянул - мертвые глаза! Да не просто мертвые, а неотпетого человека!

    -  Самоубийца?! - ахнул Емельян.

    -  Да. Я сразу это понял. Понял и для чего мертвяка этого мэр старается в моих покоях поселить. Чтоб за каждым моим шагом следил. Чтоб высматривал да выслушивал. И доносил. И на меня, и на подчиненных. Что ж, и начал я играть в игру.

    При келейнике я - лютый зверь да верный приспешник мэра, а на деле…

    -  Владыко, а келейник, он… Не очнется?

    -  Очнется. Потом. Как поговорим, я нужное слово ему скажу. Ты только его сейчас по имени не зови.

    -  Хорошо.

    -  Я случайно узнал, как мертвяка выключить. Читал как-то правило молитвенное, он зашел, а я как раз «Трисвятое» на греческом произносил. Гляжу-а мертвяк упал и истинный свой облик омерзительный принял. Э, думаю, вот она какова, сила-то молитвенная! А потом читал псалом сто осьмнадцатый - он опять зашевелился, очнулся, заходил как ни в чем не бывало. И не помнил, что с ним за оказия была. Теперь я этим пользуюсь, когда секретно поговорить надо.

    -  Я весь внимание, владыко.

    -  Ты, Емельян, не думай, что я из-за поединка на тебя гневаюсь. То не гнев на самом деле, а страх. Ибо боюсь я за тебя. Да и за всех нас, за клир епархии нашей трепещу. И, прости уж за откровенность такую, - за бесстыжий свой лоб архиерейский.

    -  Владыко…

    -  Знаю, о чем говорю! Но, ежели рассудить, не согласись я на то бесстыдство - где бы и, главное, кем бы вы сейчас были… Впрочем, это потом. А почему боюсь - в том тебе покаюсь. Грех на мне, отче. Грех соглашательства с темными силами.

    Емельян побледнел.

    -  Слушай. Было то двенадцать лет назад… Изяслав Торчков в первый раз тогда выборы выиграл, вожделенное кресло мэра занял. Как торжествовал! Весь городской бомонд собрал к себе на банкет. И архиерею приглашение прислал - как главе духовной оппозиции. Тот, разумеется, не пошел. За одним столом с некромантами да колдунами сидеть?! Только гордость эта боком вышла и архиерею, и всей епархии. Той же ночью к владыке Кириллу пришли. Брат единокровный пришел. С двумя подчиненными ему вампирами.

    -  Здравствуй, - говорит, - братец Кирюша.

    -  Тебе не могу сказать, чтобы ты здравствовал, - отвечал владыка Кирилл брату своему. - Ибо ты уже мертв духом, а телесная твоя бодрость- одна видимость. Зачем явился, отступник?

    Брат-вампир усмехнулся. Для того у него специальная имелась усмешка - чтоб человека неподготовленного в ужас ввести. Еще бы - при таких-то клыках да очах, мерцающих фосфорически!

    -  Злобен ты, архиерей, без меры, а еще служитель Того, Кто есть Любовь, - неласковой репликой сопроводил свою усмешку вампир.

    -  Злоба моя вовсе не к тебе лично, - ответил архиерей, - а к тому непотребству, что ты собой сейчас представляешь и каковое творишь.