По крайней мере, изнутри кажется, что это именно так.
Однако в этот раз ждать пришлось недолго, и сержант медслужбы, появившийся с тремя бойцами-морпехами поддержки, вколол мне в плечо какую-то дрянь. Сказал, блин, что это обязательная прививка от недавно обнаруженной разновидности вира-гриппа. Я безропотно принял происходящее. Назвался крутым яйцом, полезай в тарелку для трапезы. Сейчас тебя будут кромсать и жрать…
Затем меня оставили в одиночестве, предупредив, что по мою бороду явится парикмахер и превратит меня в нормального гражданина с аккуратной прической. А после этого придет фотооператор и сделает необходимые снимки.
Я заметил, что мне не мешало бы и самому пожрать что-то, поэтому пусть лучше явится разносчик пиццы или сразу повар с официантами, а уж потом все остальные должностные лица. Но сержант лишь ухмыльнулся и ответил, что жрать не придется до завтра. Карантин. Какой на фиг карантин, я не знал, но что оставалось делать?
Обещанный парикмахер явился минут через пять и начал, не торопясь, раскладывать свои принадлежности. Я с интересом наблюдал за его священнодействием. Любопытным было то обстоятельство, что морпехи сопровождения напрочь отсутствовали… Не проронив ни слова, он указал мне пальцем на стул, и я так же молча повиновался. Парикмахер этот был мужчиной старым, колоритно морщинистым, орлиноносым, судя по виду, коренного американского происхождения. Одежда на нем была такая же, как на мне, «зэковская». У армейских, похоже, тюремный сектор имеется и здесь, на базе. Власть предержащие из своих цепких когтей норовят никого не выпустить… Наверное, еще будучи молодым индейцем, этот дядя натворил чего-то серьезного под воздействием «огненной воды», вот и схлопотал пожизненное. Теперь вот бродит по камерам, словно призрак, стрижет и бреет, и это на сленге вертухаев называется льготным пребыванием.
Как бы ни было, парикмахер из старого индейца получился отменный. Меня так искусно и на воле никто никогда не брил. Хотя, с другой стороны, лучше бы я всю жизнь ходил небритым и нестриженым, чем попасть в итоге на этот стул в камере этой тюряги.
— Когда твое сознание проснется Другим, ощущения могут шокировать, мягко выражаясь, но ты не должен идти на поводу своих эмоций.
От неожиданности я подскочил на сиденье, и бритвенный станок соскользнул, ткнувшись в мою щеку. Хорошо, что в руках парикмахера была не опасная бритва, с помощью которой, я читал, наши прапрадедушки лихо чекрыжили свои бородищи.
— Старик, а я думал, ты немой!
Индеец, пропустив мимо ушей мою громогласную реплику, переместил станок к левой щеке и невозмутимым тоном продолжал:
— Главное, о чем должно помнить, управляя Другим — хотя ты и спишь, и твое тело неподвижно, но все происходит по-настоящему.
— Эй, Чингачгук, да ты глухой, что ли?!
— Никогда даже не пытайся проснуться, — упорно не обращая внимания на мои попытки завести беседу, продолжал тюремный парикмахер, — это единственное, что может лишить тебя разума наяву, поэтому ни в коем случае не пытайся, будучи Другим, разбудить себя спящего.
— Послушай, дедуля, а ты кто такой, интересно?! Что за муть ты мне задвигаешь? Киношек пересмотрел? Я помню, кино такое было, про аватара, одно из первых массовых, коммерческих три-дэ. Я тогда только-только на свет народился, но мне моя бабушка рассказывала, какой ажиотаж был в кинотеатрах. Там спящего инвалида засунули в тело синего инопланетника и внедрили…
— Я — Бенито, цирюльник исследовательского корпуса базы, — проронил наконец старый индеец, соизволив обратить внимание на мои потуги превратить монолог в диалог, — только это не имеет никакого значения. Тот, кто просит меня говорить с тобой, предсказал, что ты будешь непослушен и чрезмерно любопытен, но я не должен обращать внимания на твое поведение. |