|
Вид у него был несчастный. Он и Дойл рассказывали мне, что случилось с их почитателями, когда сила покровителей уменьшилась настолько, что уже не могла их защищать. — А найдется человек, который мог бы нарисовать эти символы? — спросила я. Сидя я чувствовала себя лучше. — Одной лишь волей и словом — вряд ли. — А чем тогда? — спросила Кармайкл. — Телесными жидкостями, — ответил Джереми. Все повернулись к нему. — Если помните, я учился чародейству во времена славы сидхе. Когда нам в руки попадал образчик ваших чар, мы его копировали с помощью телесных жидкостей. — На дереве нет видимых следов, а они остались бы, если использовать, допустим, кровь, — возразила Кармайкл. — От слюны не останутся, — сказал Вилсон. — Да, слюна подойдет, — кивнул Джереми. — Первым делом думают о крови или сперме, но слюна вполне подходит, это такой же телесный сок, как все прочие. — Мы не брали соскоб с дерева, потому что опасались возможной реакции, — сказал Вилсон. — Тот, кто это сделал, оставил вам образец своей ДНК, — улыбнулась я. Мое недомогание уже прошло, я встала — и меня вывернуло прямо на пол криминалистической лаборатории. Глава 38 Как только меня вытошнило, все прошло. Я долго извинялась, но в конце концов, пол — не вещественное доказательство и ничего ему не сделалось. Кармайкл дала мне мятную таблетку, и мы уехали. Повез нас Рис, договорившись оставить вторую машину до завтра. Кроме него, вести машину могла только я, а меня за руль пускать не хотели. Их можно понять. Откинувшись на спинку сиденья, я сказала: — Я думала, меня будет тошнить по утрам, а не по вечерам. — У разных женщин бывает по-разному, — сказал Дойл с заднего сиденья. — Ты знал таких, кого тошнило вечером? — спросила я. — Да, — Ответил он коротко. Я повернулась к Мраку — темному в темной машине, освещенной лишь мелькающими уличными огнями. Рядом с ним для пущего контраста сидел Холод. Баринтус сидел с другой стороны, старательно выдерживая расстояние между собой и Холодом. — Кто это был? — спросила я. — Моя жена, — ответил он и отвернулся к окну. — Ты был женат? — Да. — А ребенок? — И ребенок был. — И что с ними стало? — Умерли. Я не знала, что сказать. Вдруг оказалось, что Дойл был женат, имел ребенка, потерял и его, и жену, а я ничего этого до сих пор не знала. Я повернулась и стала глядеть вперед, в машине повисло молчание. — Тебе это небезразлично? — тихо спросил Дойл. — Конечно, хотя… А кто из вас еще был женат и имел детей? — Все, кроме Холода, пожалуй, — ответил Рис. — Да нет, я тоже, — сказал Холод. — Роза, — вспомнила я. Он кивнул: — Да. — Но я не знала, что у вас был ребенок. Что с ним стало? — Она умерла. — Все они умерли, — повторил Дойл. Из темноты на заднем сиденье прозвучал голос Баринтуса: — Бессмертие и вечная молодость — не такое уж счастье, Мередит. Я помолчала, задумавшись. — Насколько я знаю, я старюсь лишь немного медленней, чем обычные люди. Я не обладаю ни бессмертием, ни вечной молодостью. — Это было верно в твоем детстве, — возразил Баринтус. — Но ты тогда не обладала также ни рукой плоти, ни рукой крови. |
