— Потом! — резко ответила Амелия. — Вы же видите, что я занята!

Посудомойка удалилась каким-то деревянным шагом. Леонтина напевала в буфетной. Какой-то клиент спустился по лестнице и направился к выходу, но Амелия даже не улыбнулась ему. Наконец раздался резкий и настойчивый звонок. Пьер снял трубку и протянул один наушник Амелии.

— Алло! — прокричал он. — Это ты, Дени? Говорит Пьер… Как поживаешь? Как Клементина?

— Очень хорошо, — ответил Дени. — А у вас все в порядке?

— Да-да.

— Сезон был удачным?

— Очень удачным.

— Амелия не очень устала?

— Нет… Она здесь рядом. Она целует вас. Я звоню просто так, узнать как вы там. Кстати, вы давно не виделись с Элизабет и Патрисом?

— Да больше двух с половиной месяцев. А что?

Пьер с жалостью взглянул на жену и тихо сказал:

— Да так…

— Ты знаешь, — сказал Дени, — меня не удивляет, что Элизабет нас редко посещает. Ей так хорошо в Сен-Жермене! Думаю, что она не часто приезжает в Париж.

— Нет, конечно, не часто, — сказал Пьер.

— Ты по-прежнему получаешь от нее хорошие вести?

Пьер помолчал, вздохнул и пробормотал:

— Алло! Алло!.. Нас сейчас разъединят, старик! До свидания!.. Рад был тебя слышать…

Когда он повесил трубку, Амелия спросила:

— Почему ты не сказал ему правду?

— Я не смог, — ответил Пьер.

Крупные слезы потекли из его глаз.

ГЛАВА XII

Элизабет уперлась локтем в угол подушки, повернув голову и глядя на часы, лежащие на ночном столике; стрелки едва передвинулись после последнего раза, когда она смотрела на них: два часа ночи. Она подумала, что часы встали, но регулярный «тик-так» убедил ее в обратном. Время едва сочилось в этой маленькой комнате с голыми стенами. Ночник, прикрепленный над кроватью, освещал голубоватым светом кресло, стол и белый шкафчик, на котором стояли весы для взвешивания грудных детей. Через двери доносились приглушенные крики из комнаты, где находились новорожденные. Весь этот дом хранил тайну деторождения. Но вот крики затихли. Элизабет сжала пальцы так, что ногти вонзились ей в ладони. После короткого затишья в ее животе снова появились болезненные ощущения. Но ей было не так больно, как она предполагала. Незадолго до полудня доктор Эбель ввел ей ламинарию. Накануне он осматривал ее в своем кабинете, в городе.

Сквозь окно виднелось озеро. Кристиан ждал результата консультации, сидя в кафе. Все прошло хорошо благодаря рекомендательному письму, написанному французским врачом, его другом. Ей не задали ни одного нескромного вопроса. Доктор Эбель оказался молодым человеком, плотного сложения, с волосами, торчащими ежиком. Он носил твердый пристегивающийся воротничок и очки в золотой оправе. С первого взгляда Элизабет почувствовала к нему доверие. Этим же вечером она легла к нему в клинику.

Кристиан поместил ее в отдельную палату. Он принес ей цветы, фрукты, иллюстрированные журналы. Его предупредительность по отношению к Элизабет свидетельствовала о беспокойстве, которое она в нем вызывала. Удалось ли ей убедить своего мужа в том, что она уехала дней на десять к своей подруге в деревню? Не потребует ли он новых объяснений после ее возвращения? «Будь спокоен, Кристиан, он ничего не заподозрит!» Она как сейчас слышала свой голос, произносящий эту фразу. Он встал, его зеленые глаза блестели, довольная улыбка осветила его лицо. Она правильно тогда поняла его. Он никогда не согласился бы ей помочь, если бы заподозрил, что после аборта она не вернется в Сен-Жермен.