— Ну вот, все в порядке. Я позвоню тебе, чтобы узнать как идут дела. И когда ты будешь чувствовать себя хорошо, я приеду за тобой на машине. Мы поедем в Париж на малой скорости. Увидишь, поездка будет отличной!

Ему и в голову не могло прийти, что она потом откажется следовать за ним. Она еще не знала, куда поедет, выйдя из клиники, но в чем она была уверена, так это в том, что после этих испытаний она не будет искать убежища ни у него, ни у Патриса, ни у кого бы то ни было. Она будет жить одна, работать… Боль постепенно отпускала. По ее вискам струился холодный пот. «До скорого, малышка…» Последний поцелуй. Взгляд фальшивого сострадания. В палате не осталось от Кристиана ничего, кроме этого прекрасного букета красных роз, распустившихся в вазе.

Элизабет захотелось пить. На ощупь она нажала кнопку звонка. Наконец дверь открылась. Детские крики стали громче. В палату тихо вошла дежурная сестра в белых тапочках. Элизабет еще не видела ее. Это была толстенькая, розовощекая, опрятная женщина с голубыми глазами и большими руками.

— Я хочу пить, — прошептала Элизабет.

— Хорошо, — сказала медсестра. — Вы хотите воды, лимонада или апельсинового сока?

— О! — застонала Элизабет, почувствовав внезапно новые боли в животе.

— Ничего, ничего, — сказала медсестра. — Потерпите немного.

У нее был ярко выраженный швейцарский акцент.

— Апельсиновый, — с трудом пробормотала Элизабет.

Сестра удалилась, тихо закрыв за собой дверь. От грохота проезжающего по улице грузовика ваза с розами задрожала. Какая циничная насмешка эти розы с бархатными лепестками! Элизабет смотрела на них и думала о сверкающем операционном блоке, в котором было сильно натоплено. Всюду эмаль, стекло и сталь. Лица с белыми стерильными повязками. Руки в резиновых перчатках, ловкие, лишенные человеческого тепла. И посреди всего этого она, разложенная на гинекологическом столе. «Самое трудное позади. Теперь остается только ждать». Медсестра принесла сок. Элизабет жадно принялась пить.

— Еще долго? — спросила она.

— Нет, — ответила медсестра, взяв у нее из рук пустой стакан. — Доктор Эбель осмотрит вас, наверное, завтра утром. А теперь надо быть благоразумной. Закройте глаза и попытайтесь заснуть.

— Вы не побудете со мной немного?

— Нет, мне надо дать лекарство пациентке в соседней палате.

— Она родила?

— Да, только что.

— Кого?

— Мальчика.

Медсестра ушла. Элизабет сжала зубы и решила думать только о себе. Стебель ламинарии медленно расширялся в ее чреве, подготавливая выброс зародыша. Каждый раз, когда мускулы ее сжимались, она думала о ребенке, который мог бы родиться.

В ее чреве велась глухая борьба против него. Живот, который она трогала рукой под простыней, стал местом неотвратимого убийства. А если она ошиблась? Если ребенок был от Патриса? Если она собиралась убить ребенка Патриса? Вот уже в сотый раз, лежа в этой больничной койке, она задавала себе этот вопрос и в сотый раз уклонялась от ответа, ссылаясь на неопределенность. «Нет, ребенок от Кристиана! Я в этом уверена!» Она вздрогнула от своих слов, произнесенных вслух. Голубой цвет ночника образовал круг на противоположной стене. Почему оставили весы в комнате? Пустое корытце было маленьким, трогательным. Элизабет попыталась вообразить себе розовое тельце, свернувшееся в своей колыбельке.