В галерее появляется человек с письменными принадлежностями. Судя по тому, как он держится, это — слуга герцога. Его хозяин и мистер Дылда поднимаются из-за стола и направляются к нему. Я пытаюсь разобрать, о чем они говорят, а мистер Коротышка при этом глаз с меня не сводит — видимо, опасается, что я вскочу и выпрыгну в окно.

— Знаете что, совсем не обязательно пялиться на мою грудь, сэр! Уверяю вас, я не прячу там оружия.

К моему удовлетворению, он проливает чай на стол, и его лицо покрывается красными пятнами.

Трое мужчин возвращаются за стол. Очевидно, они пришли к какому-то соглашению. Слуга герцога, вернее, его секретарь, что-то быстро пишет на листе бумаги. Жаль, что я не могу разобрать, что именно, — сижу на противоположном конце стола. Тируэлл ставит на бумаге свою подпись и прикладывает кольцо с печаткой.

Оба судебных исполнителя поднимаются из-за стола, кланяются герцогу, слегка кивают мне и уходят.

— Правильно ли я поняла, ваша светлость, что вы оплатили мои долги? Могу я узнать, почему вы сделали это?

— Не пройтись ли нам, леди Элмхерст?

Он подает мне руку.

— Пусть вас не удивляет, что я не спешу благодарить вас. Опыт подсказывает мне, что такое благородство вряд ли бескорыстно.

— Должно быть, вы дама весьма опытная. Что ж… Некоторое время я собираюсь провести в Лондоне. У меня есть дела в Британском музее, неотложные дела. Мне предстоит изучить некоторые экспонаты, которые там недавно появились…

Он начинает рассказывать мне о неких древних артефактах, о своем увлечении археологическими находками. Я терпеливо его слушаю. В свете давно известно, что герцог Тируэлл не на шутку увлечен науками. Говорят также, что он — один из немногих, кто бодрствует во время заседаний парламента.

Судя по всему, герцог решил увлечься чем-то иным, кроме археологии и политики (ведь парламент распущен на лето), и этим новым увлечением могу стать я. Насколько мне известно, в Лондоне у него нет любовницы. В родовом поместье его ждет жена, образец благочестия с лошадиным лицом. Не сомневаюсь, что она хранит ему верность, вышивает крестиком и заготавливает варенье на зиму.

Что-то здесь не так…

— Ваша светлость, — прерываю я его восторженный монолог о зернистости мрамора греческих статуй.

(Что за ерунда! Кого вообще может интересовать вся эта чушь?)

— С какой стати вы решили мне помочь? Кто рассказал вам о моем затруднительном положении?

Он останавливается и с недоумением смотрит на меня.

— Знаете ли, сэр, вызывает некоторое подозрение тот факт, что вы появились как раз в ту самую секунду, когда меня должны были арестовать. Мне нечем отплатить вам, я осталась без средств. Быть может, вы ищете гувернантку?

— С чего вы взяли? К сожалению, у меня еще нет детей. Однако… у меня, как у всякого другого джентльмена, иногда возникают определенного рода желания. Надеюсь, вы понимаете меня, мадам. Иногда я бываю в Лондоне, и мне может понадобиться… приятная компания.

— Я с удовольствием составлю вам компанию и вообще я с радостью стану для вас другом, ваша светлость. В Лондоне проживает кто-нибудь из ваших родственниц, пожилых дам, кто всегда будет рядом и сможет сопровождать меня на балах?

— Наверное, вы не поняли меня, мадам.¹ Я редко бываю на балах. Я имел в виду более интимный характер отношений. Например, отношения в постели, — едва слышно произносит он.

— Прошу прощения, сэр. Я не расслышала последнюю часть, соблаговолите повторить.

— В постели, — громко шепчет он, заливаясь румянцем.