Но я никогда не был по-настоящему серьезен, как, впрочем, и она. Леди Бромптон теперь решила жить за границей. Римское общество ценит ее довольно яркую индивидуальность.
Вдова издала вздох, который, казалось, исходил из самых глубин ее существа, вздох удовлетворения и облегчения. Она коснулась пальцами руки своего внука.
– Я рада, мой мальчик, – сказала она. – Ты – потомок старой и гордой семьи. Я не допустила бы, чтобы твоя мать вышла за твоего отца, если бы сомневалась, что род Манвиллов достоин чести породниться с родом Торнов. С незапамятных времен мы не были замешаны ни в какие скандалы; среди нас не было ни предателей, ни воров, ни разведенных, и я бы не позволила, чтобы это случилось сейчас.
– Что касается меня, то этого не случится, – серьезно сказал лорд Манвилл. – Можешь быть в этом уверена, бабушка. Это было лишь какое-то затмение, минутное безумие.
– Мне кажется, что, пожалуй, именно поэтому Ее величество послала за мной, – сказала вдова. – Она знала, что если я приеду в Лондон, то обязательно встречусь с тобой. Но она не могла позволить себе повторять какие-то скандальные пересуды, зная, что нет ничего определенного, в чем она могла бы обвинить тебя.
– Это верно. Нет ничего определенного, в чем хоть кто-нибудь мог бы обвинить меня, – подтвердил лорд Манвилл. – Я достаточно серьезно отношусь к истории нашей семьи и обещаю тебе, бабушка, что когда я в конце концов женюсь, если женюсь вообще, то лишь на той, против которой ты не будешь возражать.
– Такая речь любимого отпрыска должна была бы, конечно, обрадовать меня, – сказала вдова. – Но мне было бы намного приятнее услышать, что если ты и женишься, то на той, кого полюбишь.
– Я думаю, это в высшей степени маловероятно, – ответил лорд Манвилл.
Произнося эти слова, он встал, пересек комнату и позвонил в колокольчик. Вдова наблюдала за ним с выражением грусти в глазах. Она знала, как никто другой, что рана, так безжалостно нанесенная той девчонкой – охотницей за титулами десять лет назад, все еще не зажила.
– Карету ее светлости, – сказал лорд Манвилл лакею, явившемуся на звонок. – Я бы еще поговорил с тобой, бабушка, но мой конь ждет меня, а так как он всегда чрезмерно горяч, конюхам будет трудно удержать его.
– Хорошо, что, как и я, любишь таких лошадей! – отозвалась вдова. – Я никогда не могла терпеть этих расхаживающих взад и вперед животных, похожих на детских коней-качалок, и четвероногих тюфяков, на которых девушки из общества резвятся в Гайд-парке. Если уж лошадь – так лошадь, а если мужчина – так мужчина – вот и все, что мне когда-либо было нужно в жизни.
– Ты подаешь мне плохой пример, бабушка, – нежно сказал лорд Манвилл. – Если бы я слушал тебя, моя репутация была бы еще хуже, чем теперь. Даже Адриан сказал, что ему стыдно слушать, как его друзья говорили обо мне в Оксфорде.
– Стыдно! – с раздражением в голосе воскликнула вдова. – Глупый молодой фат!
– Адриан сообщил также, что у них есть для меня и кличка, – сказал лорд Манвилл. – И знаешь какая?
– Конечно, знаю, – ответила его бабушка. – «Сердцелом»! Ничего ужасного здесь нет, это говорит о том, что ты достаточно силен духом.
– Как я уже сказал, мэм, вы подаете мне плохой пример, – усмехнулся лорд Манвилл. – Полагаю, ты поедешь сейчас к себе в деревню. Если лондонская жара совсем уж измучает меня, я приеду к тебе погостить.
– Лучше проведи это время в усадьбе Манвилл, – предложила вдова. |