– Это, – нерешительно ответила Кандида, – было бы неправильно. Мама всегда говорила, что леди никогда не должна принимать подарки или деньги от джентльмена, если только она не помолвлена с ним.

Миссис Клинтон ничего не сказала, и Кандида продолжила:

– Возможно, мне повезет и я полюблю кого-нибудь, кто сможет себе позволить делать мне подарки; было бы прекрасно, если бы мне не нужно было беспокоиться о будущем и если бы я была уверена, что смогу содержать Пегаса и других лошадей.

На мгновение она замолчала, а затем каким-то странным, почти дрожащим голосом спросила, сцепив руки:

– О, миссис Клинтон, как вы думаете, сдержит ли майор Хупер свое обещание не продавать Пегаса? Он так мне сказал.

– Я совершенно уверена, что майор Хупер сдержит слово, если он его дал, – сказала миссис Клинтон и быстро сменила тему. Она поручила Кандиде подвести баланс за неделю по домашним амбарным книгам.

– Никогда не доверяйте вашим слугам, – сказала она, протягивая Кандиде книги, – какими бы преданными они ни казались, как бы честно не смотрели вам в глаза. Строго следите за счетами, иначе однажды вы можете обнаружить, что сумма ваших долгов не идет ни в какое сравнение с тем, что вы в действительности израсходовали.

Кандида послушно просуммировала счета за услуги мясника, булочника, кондитера и бакалейщика. Дойдя же до счета виноторговца, она уставилась на него в изумлении. «Как же миссис Клинтон могла выпить столько шампанского? – в недоумении подумала она, чувствуя, однако, что было бы дерзостью спрашивать об этом. – Должно быть, это из-за тех друзей, которые заходят каждый вечер».

К тому времени, когда они прибывали, Кандиду отсылали в ее спальню на верхнем этаже дома. Но комната эта выходила на улицу, и иногда она подходила к окну и, глядя вниз, видела шикарные кареты с беспокойно перебиравшими копытами лошадьми и ожидающими лакеями в ливреях.

«Миссис Клинтон – вдова, и, конечно, ей будет одиноко, если она не будет развлекаться», – подумала Кандида.

Как ни странно, ни один из визитеров, похоже, не оставался на ужин. Они приезжали и уезжали, одних сменяли другие. Сначала Кандида думала, что лишь джентльмены приходили засвидетельствовать свое почтение миссис Клинтон, но затем стала замечать и выходивших из карет леди, в великолепных платьях, с драгоценностями на шее и в волосах.

Ей часто хотелось взглянуть на них поближе, но они проходили прямо в дом, а через короткое время опять выходили, на этот раз в сопровождении какого-нибудь джентльмена, и удалялись в поджидавшей их карете.

Кандида удивлялась, почему они не приезжали вместе. Но она была слишком робка, чтобы задавать такие вопросы миссис Клинтон, которая время от времени становилась чересчур молчаливой и сдержанной, что внушало Кандиде благоговейный трепет.

Но больше всего ее удивляли амазонки, которые миссис Клинтон заказывала для нее у портного, имевшего, как ей сказали, королевский патент. Он, несомненно, знал свое дело, и Кандида с первого момента поняла, что у нее никогда еще не было одежды, которая так хорошо шла бы ей.

Миссис Клинтон, однако, настаивала, чтобы в поясе одежда была уже и теснее, чем обычно, и чтобы ткань плотно облегала грудь. Кандида даже немного забеспокоилась, как бы это не стало выглядеть неприличным. Из-за того, что ее амазонка имела некоторое отношение к Пегасу, ее примеркой она интересовалась больше и обращала на это больше внимания, чем на остальную одежду. Но что особенно удивляло ее, так это выбор материала.

Когда она закончила одеваться в утро своего первого светского выезда в Гайд-парк и посмотрела на себя в зеркало, то почувствовала робость и замешательство. Неужели миссис Клинтон действительно хотела, чтобы она выглядела именно так? А что сказала бы ее мать? Отражение, пристально глядевшее на нее из зеркала, представляло собой нечто совершенно иное, чем та девушка, которой она себя всегда считала.