— Ничего подобного. С чего ты взяла?

— Но если б ты не был влюблен в нее, ты бы не мог выносить ее больше десяти минут… Ну о чем она говорила, в конце концов? Можешь ты выудить хоть одну мысль из всего, что она наболтала за сегодняшнее утро?

— Ну конечно, могу… У нее живое чувство природы. Она очень хорошо говорила о снеге, о соснах… Ты не находишь?

— Да, иногда она находит удачные образы и сравнения; но и я тоже… и всякая женщина, если она даст себе волю… Это естественная форма женского мышления… Разница между мною и Соланж в том, что я слишком тебя уважаю, чтобы говорить тебе все, что приходит мне в голову.

— Милый друг, — сказал мне Филипп с нежной иронией, — я никогда не сомневался ни в твоей способности придумывать очень изящные мысли, ни в скромности, которая мешает тебе высказывать их.

— Не смейся надо мной, Филипп… Я говорю серьезно… Если бы ты не был немного увлечен этой женщиной, ты увидел бы, что она непоследовательна, что она перескакивает с предмета на предмет… Разве это неверно? Будь искренним.

— Абсолютно неверно, — сказал Филипп.

XI

Я вспоминаю об этом пребывании в горах как о самой ужасной пытке. Уезжая, я знала, что от природы не обладаю большой ловкостью и малоспособна к спорту, но мне казалось, что мы с Филиппом, как пара новичков, преодолеем вместе все трудности и что это будет весело и забавно. Но с первого же утра я обнаружила, что Соланж Вилье проявляла в спортивных упражнениях прямо божественную ловкость и изящество. Филипп, хоть и не в такой степени, как она, но все же обладал гибкостью, легкостью, уверенностью. С первого же дня они стали вместе кататься на коньках, сияя радостью, я же с трудом тащилась по льду, поддерживаемая инструктором.

После обеда Филипп и Соланж в холле гостиницы сдвигали свои кресла и болтали весь вечер, в то время как я должна была выслушивать финансовые разглагольствования Жака Вилье. То было время, когда фунт стерлингов стоил шестьдесят франков, и я припоминаю его слова:

— Вы знаете, что это далеко не соответствует действительной стоимости фунта. Вам бы следовало сказать вашему мужу, чтобы он поместил хоть бы часть своих денег в иностранные бумаги, потому что иначе, вы понимаете…

Иногда он рассказывал мне о своих любовницах, называя их по именам:

— Вы должно быть слыхали, будто я живу с Женни Сорбье? Это неверно… Нет… Я действительно любил ее, но это уже кончено… Теперь я живу с госпожой Лотери… Вы знаете ее? Красивая женщина и очень нежная… Такому человеку, как я, нужна женская нежность, спокойная, почти животная… Уверяю вас, что мне прямо необходима теплота женского тела по вечерам для успокоения нервов…

Я прибегала ко всяческим уловкам, чтобы приблизиться к Филиппу и затеять общий разговор. Когда я подходила, между мной и Соланж моментально обнаруживалась неискоренимая противоположность во взглядах, два совершенно различных подхода к жизни. Любимая тема Соланж была «авантюризм». Она называла так погоню за неожиданными и опасными приключениями.

— Я счастлива, что родилась женщиной, — сказала она мне однажды, — потому что женщина имеет гораздо больше возможностей, чем мужчина.

— Как? — удивилась я. — Мужчина имеет профессию, он может работать, творить.

— Мужчина имеет одну профессию, — ответила мне Соланж, — а женщина может жить жизнью всех мужчин, которых она любит. Офицер приносит ей войну, моряк — океан, дипломат — интригу, писатель — радости творчества… Она может переживать эмоции десяти существований, будучи избавлена от повседневной скуки их угасания.