– Дай мне кусок сахару, Паша.

– Может быть, сварить кофе?

– Кофе осталось в нашей машине, ты что, забыл?

– Забыл.

– Дай мне скорее кусок сахару. Павел достал из портфеля пачку сахару и вытащил Струмилину один кусок.

– Держи штурвал. Павел взял штурвал.

Струмилин почувствовал во рту острый привкус нитроглицерина. Он улыбнулся Пьянкову и Аветисяну, склонившимся над ним.

– Что надо сделать? – спросил Аветисян. Струмилин махнул рукой.

– Что?

– Лететь, – сказал он. – А я минуту отдохну.

Он закрыл глаза и стал дышать носом: неглубоко и осторожно. Он представил себе свое сердце. Однажды он видел сердце, сделанное из синтетического материала в натуральную величину и работавшее как настоящее. Это было на какой-то выставке в Москве, и Струмилину тогда показалось, что не надо показывать людям их работающее сердце. Ему тогда показалось это жестокостью и неуважением к великому таинству вечного работника. Вечного человеческой вечностью.

Струмилин подумал, что спутники запускают только для того, чтобы принести из космоса, а потом из других миров новые знания для человечества. Может быть, со временем люди узнают, как сделать сердце вечным. Они могут это узнать, покорив космос и познакомившись с тамошними обитателями. Только искусственное сердце, наверное, совсем иначе гонит кровь, и поэтому люди тоже станут иными, если узнают тайну вечного сердца.

Наум Брок вышел на радиопривод "Науки-9". В наушниках пищало тем громче, чем ближе к ледяной станции приближался самолет Струмилина, который сейчас вел Павел Богачев.

– Они предлагают садиться километрах в трех от них, – сказал Наум, оторвавшись на секунду от приема, – там площадка ровнее.

– Хорошо.

– Только до них потом придется добираться три километра через торосы. Они передают, что там торосы здоровые и идти будет трудно.

– Где у них горючее? – спросил Павел, приподнимаясь в кресле, чтобы лучше видеть лед.

Наум начал быстро выбивать ключом его вопрос.

– Они передают, что горючее в лагере.

– А как же мы будем заправляться? Нам ведь не хватит дойти обратно на нашем горючем.

– Значит передать, что будем садиться прямо в лагере?

– Да.

Радиопривод в наушниках теперь не пищал, а надсадно и монотонно выл, как сирена.

Павел смотрел вперед, но не видел палаток "Науки-9".

"Сейчас, Павел Иванович, – думал он, – сейчас, миленький, вы уж потерпите немного. Мы их найдем. Сейчас мы их найдем, вы только не волнуйтесь".

– Где же они?! – закричал Павел. – Геворк Аркадьевич, где они?!

Аветисян стоял у него за спиной и смотрел туда же, куда и он. Но впереди был битый лед, и торосы, и зеленая вода. Лагеря не было видно, хотя радиопривод в наушниках выл зло и монотонно.

– Сейчас, сейчас, – тихо говорил Аветисян. – "Eile mit Weile" "поспешай с промедлением". Сейчас они появятся.

Павел прибавил оборотов. Самолет шел низко надо льдом. Впереди по льду неслась его маленькая тень, похожая на стрекозу. Мотор ревел захлебно и весело, как первый майский жук. Облака опустились и теперь стали еще гуще и темнее.

– Мы идем очень низко, – сказал Аветисян, когда рев привода стал не таким громким, – мы прошли их. Мы не видим их сверху.

Павел заложил крутой вираж и повернул машину в обратном направлении.

– Возьмите южнее, – сказал Аветисян.

– Хорошо.

Брок крикнул:

– Они нас видят.

– Пусть они командуют! – попросил Богачев. – Пусть они ведут нас!

– Хорошо!

Богачев привстал в кресле, потому что звук снова стал тревожным и громким.