— Дальше… Это я к тому, что даже тензорного анализа и всего аппарата топологии было недостаточно для работы по многомерию.

— Аппарат? — я поднял голову. — Что за аппарат? Конструкция, назначение.

— Математический аппарат, — усмехнулся он. — Вы пишите, я все расскажу и про аппарат, и про многомерие, и про то, кто мы есть, люди, в том мире, что называем Вселенной… Для начала резюме, как в научной работе, чтобы не пропало, если что… Краткое изложение, так сказать… Мироздание — вы успеваете писать? — представляет собой многомерную сущность, по крайней мере семи измерений. Ну, три вы знаете — это пространство: длина, ширина, высота. И еще одно тоже вам известно — время… Ну, да, да — время это измерение. И еще три описывают свойства мира, которые мы сейчас не можем фиксировать и измерить никакими нашими приборами, а потому и считаем их нематериальными… Виним природу в том, что она… Себя винить надо… Ну, ладно, это я так… В сущности, каждый человек семимерен, хотя и не подозревает об этом. И в нефиксируемых измерениях каждый человек связан со всеми остальными. Так же, как, скажем, — это я говорю, чтобы вы хоть что-нибудь поняли — как в обычном пространстве времени связаны друг с другом альпинисты, штурмующие вершину. Или лучше — как ноги сороконожки. Вам кажется, что у вас две руки и две ноги, а на самом деле — гораздо больше, вот как… И потому любое ваше действие здесь, в трехмерном пространстве, совершенно неизбежно ведет к неким действиям в остальных измерениях… Не понимаете? Как бы вам это… Вот вы поднимаете руку, мышцы напрягаются, но ведь вы об этом не думаете, а между тем, это вполне материальное действие… Или, скажем, совесть… Для примера можно назвать ее одним из измерений человеческой сущности. Хотя это очень приближенная аналогия, аналогии часто подводят… Ну, ладно… Вы кого-то ударили, и ваша совесть так или иначе отзывается. Неизбежно — хотите вы или нет…

— Послушайте, Мильштейн… — проповедь начала меня раздражать, я не улавливал сути. Что он хотел сказать — этот физик?

— Хорошо, с совестью неудачный пример, хотя, честно говоря… Ну ладно. Представьте тогда так: вы не можете двигаться ни вправо ни влево, а только по прямой линии вперед или назад. И видеть можете только вдоль этой линии. Для вас как бы и нет двух из трех измерений нашего пространства. На деле они, конечно, есть, и вы в них существуете, занимаете объем, но осознать не можете, для вас реальна только линия. Понимаете?.. Человек живет во всех измерениях сразу, не понимая этого… Знаете, я даже думаю, что если умирает ваше трехмерное тело, то остальные измерения не обязательно… Если отрубить несколько ног у сороконожки, остальные живут, насекомое даже и не заметит, что чего-то лишилось… Конечно, если вынуть мозг, то… Но я не уверен, что именно наш трехмерный мозг реально управляет существом по имени человек. Может быть, то главное, что движет нами, наш истинный разум — он в тех измерениях, которых мы не воспринимаем, вроде передаточного центра от многомерия к трехмерию… Интуиция, совесть, честь, талант… И наверняка многое еще, чего мы не знаем… Это, понимаете, вкратце… А если подробнее…

— Стоп, — сказал я. Записывать эту галиматью я не успевал и все же почему-то старательно царапал бумагу и злился, когда соскальзывала с пера чернильная капля, пришлепывая букву. Что-то происходило со мной сегодня — видимо, из-за жирной курицы на обед…

Мильштейн перестал нести околесицу, уставился на меня своим совиным взглядом, и впервые я увидел в нем не зека, уже готового дать признательные показания, а жалкого старика, которому на самом деле нет и пятидесяти, но который уже прожил жизнь и точно знает, что на волю ему не выйти, и ужасно боится физических методов следствия, но все равно тупо будет стоять на своем, хотя и знает, что никакие сионисты с воли ему не помогут.