После чего он взял концертино в руки, откашлялся и заиграл. Ему пришлось повторить проигрыш раз пять или шесть, пока наконец на балкон не вышла Маша.

— Ты чего это там делаешь, Петров? — удивилась она.

Вместо ответа Петров, соблюдая достоинство, еще раз сыграл проигрыш и, набрав в легкие побольше воздуха, запел:

— Это первый куплет! — сказал Петров. — Сейчас будет второй!

Но прежде чем перейти ко второму куплету, необходимо рассказать, как Петров пел первый. Каждую последующую строчку этого небольшого куплета он исполнял громче, чем предыдущую. Так что к концу куплета Петров уже просто кричал во всю мочь.

Давно уже металась по балкону Маша, пытаясь удержать вибрирующие от звуков мощного петровского голоса горшочки с цветами.

Давно уже распахнулись соседские окна. Давно уже остановились машины, которым Петров перекрыл проезд. Впрочем, даже если бы он и не перекрыл его, они, видимо, все равно бы остановились, настолько удивительное зрелище представлял собой по-юще-орущий Петров. Время от времени кто-то из шоферов нажимал на сигнал, и гудки эти, как дополнительный аккомпанемент, странным образом точно вписывались в петровскую песню.

Но Петров ничего этого не замечал. Он был полностью захвачен своим исполнением. Он еще раз изо всех сил дунул в свою гармошку и начал петь второй куплет. Для того чтобы получилось погромче, он даже прикрыл глаза. И что было сил завопил:

Но что именно «от природы», узнать, к сожалению, не удалось. Дело в том, что в момент исполнения последней строки Петров решил показать все, на что он способен, и немножко не рассчитал. На самой высокой и пронзительной ноте голос его сорвался, и… дальше только сипение вырывалось из его горла.

Впечатление было такое, что кто-то взял и выключил звук у телевизора, а изображение оставил.

Петров все еще делал безуспешные попытки что-то произнести. Внезапно наступившая тишина настолько поразила водителей, что, даже тронувшись в путь, они не решались потревожить онемевшего Петрова, а медленно и скорбно объезжали его.

Маша, собиравшая на балконе черепки горшочка, который все-таки разбился во время злополучной петровской арии, посмотрела на Петрова, который по-прежнему продолжал говорить что-то свое, неслышное, пожала плечами и ушла с балкона.

Петров еще некоторое время продолжал бороться. Было видно, что он с чем-то не соглашался и даже спорил. Но потом примирился с необратимостью происшедшего, безнадежно махнул рукой, встал с колена, сунул концертино под мышку и пошел прочь. Он уходил так, как уходит со сцены великий актер, не понятый публикой, но все-таки сыгравший свою роль до конца.

Васечкин, вышедший из-за угла, проводил его сочувственным взглядом. Затем он поднял голову и посмотрел на Машин балкон.

Он понял, что час его настал. Глаза его засверкали стальным блеском.

Он извлек из коробки и расставил полукругом, обращенным к балкону, магнитофон, усилитель и два динамика.

В это время из Машиного окна зазвучала красивая медленная мелодия. Вслед затем на балкон вышла Маша и, не обращая на Васечкина внимания, занялась балетной разминкой.

Васечкин между тем, закончив подготовку, еще раз взглянул на нее, вздохнул и мужественно вступил в состязание.

Маша — ножкой, и Васечкин — ножкой. Маша — два притопа, три прихлопа, и Васечкин — тоже.

Маша занервничала. Ускорила темп. Но и Васечкин не отставал, несколько неуклюже повторяя ее движения.

Маша, делая вид, что не замечает его, совершала уже совсем головокружительное па…

Движения обоих соперников все более походили теперь на своеобразную дуэль.