|
Лошадь отреагировала на него с завидной для ее возраста резвостью: фыркнула и попыталась встать на дыбы, но ноги расползлись в разбухшей от талого снега дороге, и она неловко завалилась на бок. Судорожно прижимая заснувшего Анука, я свалилась в ледяную жижу. Волк испугался шума и быстро ретировался обратно в чащу. Порты на мне немедленно промокли, а в сапоги залилась вода. Мои безуспешные попытки выбраться из‑под лошади и встать хотя бы на четвереньки вызвали у Ивана приступ истерического хохота, вылившегося в не менее яростный приступ кашля. Пантелей покрутил пальцем у виска, глядя на него, крякнул и, спешившись, помог мне подняться:
–Нет, эту клячу надо сожрать! – буркнул он. – Говорил же вам – плохая примета заяц на дороге. Меня водрузили обратно на лошадь, посадили ничего не понимающего со сна мальчика и снова тронулись в путь. Через три часа езды, у меня затекло все тело, влажные штаны покрылись равномерной коркой льда. После падения лошадь стала заметно прихрамывать, и езда на ней мне казалась невыносимой пыткой. – А давайте сделаем привал, – осторожно предложила я, – и что‑нибудь покушаем. – Женщины, – фыркнул Виль. – И дети! – грозно добавила я, – Малыш, ты не замерз? Мальчик поднял на меня совершенно счастливые глаза и радостным звонким голосом произнес: – Лошадка. Мама. Кататься. – Знает малец толк в развлечениях, – протянул гном. – Настоящий мужчина: жеребца ему, женщин и быстрой езды. Я вытаращилась, мне бы никогда не пришла в голову такая интерпретация слов Анука. –Только на этой кляче, парень, далеко не уедешь, – между тем продолжал Пан со знанием дела, – да мы ее скоро сожрем! –Ага, а закусим твоей мамой, – радостно продолжил Иван, – ты ведь тоже любишь человечину! Я бросила на него уничтожающий взгляд. Мои путники, пока я раскладывала припасы, принесли хворост и попытались разжечь огонь, но ветки намокли и никак не хотели гореть. –Дайте я, – Иван наклонился, сделал пару взмахов руками, пахнуло жасмином, и нас окатила теплая волна магии, а потом мокрые дрова вспыхнули, весело пощелкивая. Что не говори, адепт тип противный, но колдовать горазд. После обеда, когда каша закончилась, и чай был выпит, мы сидели у костра, просто потому, что одна мысль о слякотной дороге вызывала неприязнь. Виль протирал свой и без того блестящий меч тряпочкой, Иван ковырялся в зубе тонкой палочкой, а я, обняв Анука, пыталась согреться. Пан вдруг спросил: – Вань, а за что ты Аську так ненавидишь. Глянь, девка хороша, а ты ее то сожрать, то прибить. Виль, явно заинтересованный сим разговором, оторвался от созерцания собственного отражения в мече. – Ну, э‑э‑э, – адепт замялся. – Я его в дуэли победила, а потом слабительного, вместо микстуры от кашля дала, – выпалила я. – Что? – гном и перевертыш переглянулись, явно чего‑то не понимая. –Ага, – закричал Ваня, лицо его стало пунцового света, а у губ появилась пена, как у бешеного быка, – да знаешь ли ты, несчастная, что из‑за тебя и твоих капель я не мог от туалета дальше, чем на три сажени уйти! Да меня гарнизон засмеял, уже предлагали новый нужник копать рядом с прежним, что де в этот все равно уже не попадешь, и если сделать рядом, то можно со мной разговаривать и перестукиваться через стеночку, чтоб мне не скучно было в одиночестве! У меня теперь погоняло: Ванька – туалетчик! Виль и Пан переглянулись, безуспешно пряча улыбки. Гном тяжело дышал, ноздри его раздувались, вурдалак пытался сосредоточиться на полировке меча. В это время Ванятка как‑то странно всхлипнул и плаксиво произнес тонким голосом: –Идиоты! Именно это и было последней каплей и перевертыш, и гном загоготали на весь лес. |
