— Что мне не нравится, так это двенадцать сестер в первом ряду. Когда они поют «Спит маленький сын», их совсем не слышно. Поэтому, сестра Марике, у вас есть выбор: либо велите им петь громче, либо пускай остальные поют тише. Я все думаю о сестре Веронике: уверена, она принесет гораздо больше пользы на кухне, когда будет чистить топинамбуры.

Все обернулись и уставились на хористку в последнем ряду, которая сразу побледнела, несмотря на густые веснушки.

— Словом, делайте, как лучше, дети мои! Напоминаю вам, что Рождество через три дня, и я очень рассчитываю на пожертвования, которые позволят нам починить кровлю. Покажите все, на что вы способны. Не хотелось бы, чтобы после моей смерти вы пошли по миру. А смерть моя не за горами — я почти так же стара, как маршал.

Дверь захлопнулась.

Бертиль и настоятельница пересекли внутренний двор, прошли по коридору и обогнули картофельное поле.

— Отоприте дверь, сестра.

Бертиль повиновалась. Вошла Кротиха.

Матушка Элизабет коснулась губами ее лба.

— Пойдемте со мной, дочь моя. Сейчас такое время, что нам лучше поговорить вон там.

И она направилась к монастырской ограде. Кротиха поддерживала ее под руку. Бертиль смотрела им вслед. Они шли вдоль стены в сторону моря.

— В последний раз ваши пилоты были просто душки! Мои сестры с радостью держали бы их здесь пожизненно. Но те почему-то не обнаружили в себе склонности к монашеству.

Кротиха улыбнулась. Матушка продолжила:

— Надеюсь, вы найдете для нас канадцев. Потому что с англичанами я объясниться не могу. Хотя красивому брюнету, которого ранили в голову, я поручила заново покрасить часовню. Поскольку ему было запрещено выходить на солнце, он проводил время с пользой.

Они вошли в лес, в тень зеленых дубов. Было десять часов утра. Слабые солнечные лучи пробивались сквозь листву, почти не давая света.

— Я нашла велосипед. Сейчас не сыщешь камер в радиусе ста километров, но мы набиваем шины сеном. И он отлично ездит. А в Париже есть камеры?

— Не знаю.

— Если вы их увидите, отправите нам? Я заплачу вам яйцами.

Матушка Элизабет обладала невероятной энергией. Проходя мимо кустов, она хлестала по ним своей палкой. Кротиха держала ее под левый локоть.

— А яйца? У вас в Париже есть яйца?

— Нет.

Лицо настоятельницы просветлело.

— Сегодня ночью я как раз думала, что, если посылать двух наших сестер каждое воскресенье в Париж с сотней яиц и распродавать их по приходам, мы можем стать Рокфеллерами. Тогда я размещу в трапезной пятьдесят канадских пилотов, а на колокольне — пулеметы. Бошипродержатся недолго.

Дорога вывела их прямо к морю. Кротиха сняла туфли.

Матушка Элизабет прикрыла глаза руками.

— Дочь моя, скажите мне сначала, не купается ли здесь Святой Иоанн?

Кротиха оглядела пляж.

— Нет.

— Тем хуже.

В щелке между пальцами настоятельницы мелькнула лукавая искорка. Теперь матушка внимательно смотрела на горизонт.

— У вас есть жених?

— Да.

— Это хорошо. Подождите нашего Святого Иоанна здесь. Он скоро придет. А перед уходом загляните на кухню и попросите булочек. Говорят, в Париже от голода уже едят домашних кошек.

Кротиха села на песок и сказала:

— Большое спасибо, матушка. Вы не заблудитесь на обратной дороге?

— К сожалению, нет, — ответила настоятельница, удаляясь. — Берегите себя, дочь моя. А если вдруг у вас возникнет желание стать монахиней… Места в аббатстве расписаны до конца света, но для вас я сделаю исключение.