— Эндрю!

— Я больше не буду, мисс Мэри! Никогда!

И Андрей усилием воли выдавил слезы из глаз.

— Только не рассказывайте ей! — взмолился он. — Лучше уж скажите, что я хотел украсть деньги.

Мэри всматривалась в лицо юноши.

«Он ее и вправду любит или это я схожу с ума?» — спрашивала она себя.

— Я не хочу, чтобы она узнала. Мне стыдно. Она меня и так в упор не видит. Пусть я буду вором, скажите ей, что я вор. Я предпочту кончить жизнь в тюрьме.

Мэри совсем растерялась. Какое счастье! Она словно угодила в пятый выпуск «Туманов Глории», где пастух встречает королеву, плавающую в пруду. Однажды она прочитала эту историю на газетном листке, в который был завернут сыр. С тех пор она потеряла сон и покой и каждую неделю покупала в деревне газетку с очередным выпуском.

Стоило ей вдохнуть запах старого овечьего сыра, как она вспоминала о пастухе, который спрятался в дупле и жалобно распевал: «Ах, зачем, ах, зачем я родился пастушком?»

В самых дерзких мечтах Мэри воображала себя той самой королевой, плывущей через пруд. В роли пастушка неизменно выступал комиссар Булар.

— Убейте меня! — воскликнул Андрей.

Мэри вздрогнула.

На сей раз он перестарался. Уж не считает ли он ее полной дурой?

— Можешь рассказывать свои истории мисс Этель, ты, жалкий воришка! Я в них вот ни на столечко не верю! Послушать тебя, так я влюблена в вице-короля Индии.

В дверь постучали: пришли братья Лоуренс.

— Подождите, — шепнул Андрей.

Снова стук в дверь. Андрей взмолился:

— Выслушайте меня!

Мэри заколебалась, и это позволило Андрею сказать:

— Приподнимите мою правую штанину.

Мэри замерла в изумлении. Все это выглядело как-то неприлично. Но любопытство и «Туманы Глории» взяли верх.

И Мэри крикнула плотникам, повернувшись к двери:

— Подождите! Я приберу комнату и разрешу вам войти. Это все-таки дамская спальня.

Не отводя ствол от головы Андрея, она приподняла носком ноги его правую штанину. Войди кто-нибудь в этот момент, он увидел бы пикантную картину: домоправительница почтенного возраста держит на мушке молодого парня, лежащего на полу, и любуется его лодыжкой.

— О Господи!

Мэри увидела под коленом Андрея татуировку: пять букв — ЭТЕЛЬ. Да, сомнений нет, он любит ее хозяйку!

Мэри густо покраснела, словно ей на глазах у полного зала пришлось играть худшую из ролей — мегеры, ополчившейся на отвергнутого юношу. Но это еще не поздно было исправить. Она должна простить мальчику его ошибку — и публика снова полюбит ее.

Мэри представилось, как зрители, ряд за рядом, вскакивают с мест и аплодируют ей, вытирая слезы умиления.

Когда братья Лоуренс наконец вошли в комнату, там их ждала Мэри с пылающим лицом, а за ней стоял Андрей, обхватив сразу три свернутых наспех ковра.

— Я решила заодно выбить ковры, — сказала Мэри. — Поторопитесь. Негоже, чтобы паркет скрипел. Вам придется поработать еще в одной комнате. Завтра к нам пожалует герцогиня д’Альбрак. Я не хочу, чтобы она решила, будто попала в дом с привидениями.

Затем Мэри обратилась к Андрею:

— А ты чего стоишь, ну-ка тащи все это вниз, да поживей!

Дождь к тому времени прекратился.

В течение часа в доме стучали молотки, а во дворе на мокрой траве Андрей выбивал ковры. После каждого удара он исчезал в облаке пыли.

Этель вернулась домой поздно вечером, одна. Машину она оставила перед второй конюшней, служившей гаражом. У «нейпир-рэйлтона» не было дверцы, и из него приходилось выбираться, как из кабины самолета — прыжком.