В порту — никакого Кафарелло. В первые десять дней поисков — никакого Кафарелло. И по истечении месяца — тоже никакого Кафарелло.

— Карелло… моего шурина зовут Карелло, — сказал ей один паренек, ученик парикмахера, к вечеру сорокового дня. — Только он не сицилиец, он из Калабрии.

И все же Лаура Вьяджи решила посмотреть на этого Карелло, подумав, что он мог нарочно сократить свое имя. Тот оказался пожилым человеком, хозяином бакалейной лавки. Достаточно было взглянуть на его вывеску, чтобы угасла всякая надежда: «Карелло. В Нью-Йорке с 1908 года. Лучшие товары». Значит, он приехал сюда за десять лет до того. Тем не менее Лаура попросила у него вино с островов Липари, чтобы посмотреть, как он среагирует. Старик Карелло попытался уточнить у нее название, но в конце концов выставил бутылку красного калабрийского, утверждая, что именно оно самое лучшее.

Две недели спустя Лаура увидела на улице человека. На груди и спине тот нес два деревянных щита, скрепленных кожаными ремешками. Поверх были наклеены рекламные плакаты, восхваляющие достоинства какого-то сорта мыла.

На следующее утро Лаура Вьяджи вышла на улицы Нью-Йорка, надев на себя пару плакатов с мучившим ее вопросом:

Не знаете ли вы Джованни Кафарелло?

Вероятно, ее принимали за сумасшедшую.

В первые дни она следила за реакцией прохожих. Тут было все: насмешки, удивление, назойливость соблазнителей в аллеях Центрального парка: «Вот он я, Кафарелло! Я тоже вас давно ищу!» Но мрачный взгляд Лауры быстро ставил их на место.

В конце тетради Ванго нашел две склеившиеся страницы. Ему никак не удавалось их разделить. Выйдя из комнаты, он пошел по холодному коридору, припомнив, что в дальнем его конце, под раковиной, видел бритвенное лезвие. На обратном пути он вдруг услышал возле себя голос:

— У тебя кто-то есть?

— Альма?

Девушка сидела на полу.

— Я слышала, что ты там с кем-то разговаривал.

— Что ты здесь делаешь, Альма?

На ней была вязаная шапочка, залепленная снегом.

Ванго вдруг осознал, что, сидя в комнате, читал записи вслух.

— Кто там у тебя? Как ее зовут?

— Да никого там нет.

— Я слышала твой голос. Слушай, lupacchiotto, я хочу тебе кое-что сказать.

— Не теперь, Альма, я не могу. Давай завтра…

Почему Ванго чудилось, будто в комнате его кто-то ждет? Тетрадь Лауры Вьяджи будто оживала в его руках.

— Завтра, — повторил Ванго. — Договорились?

— Что у тебя там?

Он показал ей ржавое лезвие.

— Ты меня пугаешь, — сказала девушка. — Зачем тебе понадобился Кафарелло?

— Он знал моих родных. Ладно, я пошел к себе.

— Ну, спокойной ночи.

Альма встала и ушла.

Ванго вернулся в комнату и посмотрел в окно: Альма шагала по заснеженной улице.

А девушка думала о том, что хотела рассказать Ванго.

Если бы он нашел для нее минутку, хоть полминутки, Альма поделилась бы с ним внезапным воспоминанием. Она повторила бы ему слова Кафарелло, сказанные в тот день, когда он слишком много выпил:

Я не Джованни Кафарелло.

Она обернулась, чтобы посмотреть на следы в снегу и на окно Ванго в конце улицы.

Ванго снова взялся за тетрадь. Он просунул лезвие между двумя слипшимися страницами и осторожно разъединил их. На бумаге остались пятна ржавчины, но ему все же удалось прочесть:

17 мая 1935 года, восемь часов вечера. Дождь.

Сижу на ступеньках Дворца правосудия.