Отто вошел в большую просторную комнату, занимавшую почти весь нижний этаж дома; вероятно, некогда она была разделена на две комнаты, потому что пол одной ее половины значительно возвышался над полом другой половины, так что ярко пылавший в камине огонь и накрытый белой скатертью стол, на котором был приготовлен ужин, находились как бы на эстраде. Кругом по стенам стояли все темные дубовые с медными скрепами и скобами шкафы и комоды; темные дубовые полки были уставлены старинной глиняной и фаянсовой посудой; под ними красовались развесистые оленьи рога, охотничьи ножи и ружья, картины на сюжеты старых баллад висели тут и там на стенах; высокие часы с розами на циферблате стояли гордо между двух комодов, а в одном из углов заманчиво приютилась на своих дубовых подставках бочка с вином, сияя своими медными обручами. Все в этой большой горнице с низким темным потолком было уютно, красиво, оригинально и до чрезвычайности опрятно.

Рослый здоровый парень поспешил заняться чистокровной кобылой гостя, а Отто, после того как старый Готтесхейм познакомил его со своей дочерью Оттилией, также прошел в конюшню взглянуть на свою лошадь, как и подобает хотя не принцу, но каждому хорошему наезднику. Когда он вернулся обратно, прекрасная дымящаяся яичница и изрядное количество больших ломтей копченой баранины ожидали его; затем последовало вкусное заячье рагу и сыр. Только после того как гость утолил свой голод и все маленькое общество перешло к камину и расположилось у огня в приятной компании, со стаканами доброго виноградного вина, изысканно любезный и благовоспитанный хозяин позволил себе наконец обратиться с вопросами к своему гостю.

– Вероятно, вы едете издалека, сударь? – спросил он.

– Да, я проехал немало миль сегодня, – сказал Отто, – и, как вы видели, проголодался порядком. Я съел почти все, что было на столе, и, можно сказать, вполне оценил превосходную стряпню вашей дочери.

– Я полагаю, что вы едете из Бранденау? – продолжал старик.

– Да, совершенно верно, – подтвердил Отто, – и, если бы я не проблуждал так долго в лесу, я, вероятно, ночевал бы сегодня в Миттвальдене, – добавил он, приплетая кусочек истины ко лжи, как делают почти все лжецы.

– Вы, вероятно, едете по делу в Миттвальден? – последовал новый вопрос.

– Нет, я еду просто из любопытства – я никогда еще не бывал в княжестве Грюневальд.

– Приятная, сударь, прекрасная страна! – воскликнул старик, одобрительно кивая. – Прекрасная природа и превосходная порода и сосен и людей. Мы здесь считаем себя тоже как бы грюневальдцами, потому что живем, так сказать, на самой границе, и вода у нас в реке настоящая грюневальдская, и воздух у нас тоже грюневальдский, лесной. Да, сударь, прекрасная эта страна, доложу вам, и народ какой богатырский! Ведь любой грюневальдец шутя станет вертеть над головой тот топор, который многие герольштейнцы и поднять-то не в силах будут! А леса-то какие! Сосны-то!.. В этом маленьком государстве этих чудесных сосен больше, чем людей на целом белом свете. Уже лет двадцать прошло с тех пор, как я в последний раз был по ту сторону границы, ведь в старости-то все мы становимся домоседами. Но как сейчас помню, на всем протяжении пути отсюда до самого Миттвальдена, куда ни глянь, по обе стороны дороги все сосны да сосны, все лес да лес! А воды-то сколько! Речки и потоки на каждом шагу!.. Мы вот здесь как-то продали небольшой клочок леса, тут, у самой дороги, и я, глядя на груду чеканной монеты, полученной мной за этот лес, мысленно стал прикидывать, сколько можно было бы выручить денег за все сосны Грюневальда, если б их продать…

– А принца Грюневальдского вы, я полагаю, никогда не видели? – заметил Отто.