Когда в 1572 году Вильгельм вошел в Нидерланды, план состоял в том, чтобы воспользоваться помощью французских гугенотов. Резня в ночь Святого Варфоломея не столько нарушила этот план, сколько запутала вопрос, поскольку, кто бы ни контролировал французскую корону: католики или протестанты, гугеноты или Гизы, французская монархия оставалась главным потенциальным врагом короля Испании в Европе. Вильгельм, который рос в то время, когда в Европе главенствовала неприязнь между этими двумя великими монархиями, – неприязнь, которая теперь снова вышла на первый план после временного смягчения благодаря религиозному союзу, – едва ли мог не сознавать, что эта древняя вражда представляет собой основу всей европейской дипломатии. Тот факт, что короли Испании и Франции были католиками, только сбивал с толку, хотя король-фанатик мог ставить религию на первое место. Но нынешняя правительница Франции была не фанатичкой, а обеспокоенной пожилой женщиной, стремившейся навести какой-то порядок в отношениях между упрямыми фракциями и сделать все возможное для своих злополучных сыновей. Екатерина Медичи явно благоволила заигрываниям нидерландских бунтовщиков. То, что они были кальвинистами, волновало ее меньше всего, поскольку в их войне она видела возможность дать выход воинственным стремлениям тех, кто остался от гугенотской партии у нее дома. Она даже поощряла добровольцев, желавших помочь принцу Оранскому. Вильгельма, со своей стороны, не вдохновляла ее прежняя политика, но, что бы она ни делала в прошлом, ее помощь в будущем была бы неоценима. Этот холодный политический взгляд не разделяли Штаты Голландии. Их пришлось бы долго убеждать, прежде чем они согласились бы считать подходящей союзницей эту Иезавель, спланировавшую Варфоломеевскую ночь. Это был один из тех случаев, когда Вильгельм посчитал удобным быть именно принцем Оранским, поскольку существование во Франции маленького анклава, принадлежащего ему, давало совершенно законный повод поддерживать дружеские отношения с Екатериной, и, когда ее третий сын взошел на престол, Вильгельм сразу же отправил ему самые сердечные поздравления.

Конечно, он поступил как мудрый политик, поскольку до сих пор получал от своих союзников протестантов лишь самую скупую помощь. Среди германских принцев его реальными союзниками были только его брат и курфюрст-палатин. За пределами Германии дружеские, но бессодержательные жесты делал король Дании, все остальные не предпринимали ничего. Наиболее очевидный, на первый взгляд, союзник Елизавета Английская уступила настояниям Филиппа и позволила Рекесенсу пользоваться своими портами. У голландцев имелся верный друг в лице ее государственного секретаря Вальсингама, но большинство членов ее Совета боялись каким-либо образом осложнить отношения с Испанией. При таких обстоятельствах Вильгельму приходилось выбирать между своими нуждами и сомнительной дружбой с Елизаветой, поэтому его флот, препятствуя военным приготовлениям Рекесенса и доставке денег из Испании, поддерживал умеренную блокаду южных портов, которая вместе с тем, вероятно, била по английской торговле сильнее, чем по торговле других стран. При этом он не обращал внимания на становившиеся все более язвительными протесты Елизаветы и конфисковывал английские суда, имевшие несчастье быть захваченными в ходе этой блокады.

Новый, 1575 год Вильгельм отпраздновал в Миддельбурге. Здесь в последний день старого года его посетил старый знакомый из Брюсселя юрист Альберт Леонин, более известный среди служителей закона под литинизированным именем Леонинус. В прежние времена он выполнял для Вильгельма кое-какую работу и был частым гостем в его доме, когда Генеральные штаты, членом которых он являлся, собирались в Брюсселе.