Когда он, как первый аристократ Брабанта, согласно древней традиции преклонил колено, чтобы дать клятву верности Маттиасу, восседавшему на троне под малиновым навесом, было замечено, как низко он опустил голову над рукой эрцгерцога, чтобы едва коснуться ее губами.
4
Через одиннадцать дней Парма подтвердил мнение Вильгельма о его способностях, атаковав лагерь армии Штатов в Жамблу, пока слишком многие из ее офицеров весело проводили время в столице. Разметав находившиеся там войска, он сразу же направился в сторону Брюсселя. Вильгельм спешно укомплектовал оборону и быстро переправил Штаты и эрцгерцога в Антверпен, однако положение спасли разногласия в испанском командовании. Дон Хуан при поддержке большинства своих офицеров думал, что разумнее сначала обосноваться в отделенных районах, и Брюссель получил отсрочку, а Парма двинул свою победоносную армию в южные франкоговорящие провинции. Нивель, Бомонт, Чимай, Филиппвиль, Лимбург – список потерь становился все длиннее, пока Вильгельм, оказавшийся теперь среди расстроенных делегатов Генеральных штатов, среди рассерженных членов городских советов Антверпена и Брюсселя, среди бунтующих и подавленных солдат, старался – как он это часто делал – заново вселить в людей уверенность. Это была непростая задача. Чтобы удержать вместе раздираемый внутренними противоречиями Юг, нужна была легкая победа, и, раз Вильгельм так громогласно был провозглашен спасителем, первая же неудача тут же обернулась разладом даже среди его сторонников. Кальвинисты припомнили, что в 1567 году он отказался помочь Яну Марниксу, а офицеры, многие из которых были молодыми аристократами-католиками, начали задаваться вопросом, как они согласились сражаться за Штаты и принца Оранского. Со времени большого испанского мятежа, гневных протестов против иностранцев и решения местной армии объединиться с Севером в борьбе против испанцев положение изменилось. Тогда не было никакого назначенного королем правителя, кроме ничтожного Роды, не было испанской армии, кроме взбунтовавшегося сброда. Теперь у солдат появился прекрасный командующий Парма, под началом которого был бы рад служить любой офицер. В таких обстоятельствах, заявляли они, неразумно ждать, что они будут придерживаться обязательств, взятых так давно, и сражаться под началом принца Оранского, человека, которого они не раз побеждали в прошлом. Вероятно, только за счет лояльности более опытных офицеров, и прежде всего адмирала Боссю, Вильгельму удалось той страшной весной 1578 года предотвратить развал армии Юга.
Имея дело с разочарованной армией и напуганными Штатами, с неразумным упорством не желавшими давать денег даже на свою собственную защиту, Вильгельм понимал, что помощь извне необходима как никогда. Это был тот самый случай, в котором Вильгельм надеялся на помощь эрцгерцога Маттиаса, поскольку его брат, император Рудольф, наверняка поддержал бы его. Но Рудольф медлил и, надеясь привлечь к этому предприятию германских принцев, предпочел созвать Имперский сейм, прежде чем принимать решение. Вильгельм заперся с неутомимым Сент-Альдегондом, составляя призыв одновременно правдивый, убедительный и красноречивый, чтобы расшевелить спящее сознание германцев. Тщетно. Даже заведомо убедительные аргументы, так хорошо представленные Сент-Альдегондом, не смогли побудить их проголосовать за поставки брату императора для помощи Нидерландам. Это был их шанс – если бы они его видели – уничтожить испанскую угрозу, расколов дом Габсбургов надвое и столкнув австрийскую ветвь с испанской. Но принцы Германии не смогли увидеть ничего, кроме двух лежавших на поверхности фактов: что они оказали бы любезность брату императора и сделали бы принца Оранского необычайно сильным. «Они подпустили принца Оранского слишком близко к себе, чтобы и дальше помогать ему», – писал один из делегатов. Германские принцы – кальвинисты, лютеране и католики – не могли заставить себя забыть, что по рождению этот герой, освободитель нации и надежда протестантской Европы, был всего лишь графом Нассау, да еще и из младшей дилленбургской ветви, и, значит, ему нужно было строго указать его место. |