Но именно отдых и покой были Вильгельму недоступны. Как только ситуация на улицах стала достаточно безопасной, к нему явился Анжу, который затем сделал свои визиты ежедневными, специально оговорив, чтобы во время его посещений рана была прикрыта. Обеспокоенные доктора едва ли могли оценить такое проявление вежливости. Впрочем, уже в первые мучительные часы Вильгельму пришлось думать о политике и о людях. По всему Антверпену разносились крики о его смерти, и ничто не могло успокоить людей, пока одному из местных офицеров-добровольцев не было разрешено увидеть его. Опираясь на высокие подушки, Вильгельм принял делегата и даже сумел передать ему устное послание, в котором заклинал людей верить Анжу. И лишь вмешательство докторов заставило его замолчать.

Теперь оставалось только ждать и надеяться. Все это время, помимо перешептывающихся в передних слуг, помимо сбивавшихся в кучки людей на улицах, помимо паствы, молившейся на двух языках в церквях по всем Нидерландам, вся Европа ждала новостей из той полутемной комнаты, где принц Оранский, причудливо обмотанный окровавленными бинтами, продолжал решать не терпящие отлагательств дела своего народа, объясняя на пальцах и отправляя записки Сент-Альдегонду. А на границе с Люксембургом, на полпути от его родного Доля до Антверпена Бальтазар Жерард, который тоже вознамерился убить принца Оранского, с горьким разочарованием услышал, что его опередили. Однако, узнав, что его жертва еще жива, он с мрачной радостью продолжил свои изыскания. Гранвель возблагодарил небеса за смерть принца, а когда пошли противоречивые слухи, присоединился к тем его врагам, которые принимали желаемое за действительное. Ему прострелили щеку и челюсть? Он не мог остаться в живых. Гранвель продолжал свои отвратительные домыслы. Что будет с «маленькой монашкой и ее ублюдками»? – спрашивал он себя и продолжал, пожелав, чтобы Сент-Альдегонд, который так любил своего хозяина, захотел быть погребенным вместе с ним, как «индийская жена», – скрытый намек особенно оскорбительного характера. Раздражительный в силу возраста и злобы Гранвель вспоминал привлекательного молодого аристократа, которого так любили дамы: «теперь у него красивое лицо, и маленькой монашке будет приятно его целовать», – злорадствовал он, радуясь тому, что смерть обошлась с ним так немилостиво.

Жауреги осуществил свое покушение 18 марта 1582 года. Через семь дней стало казаться, что Вильгельм вне опасности. Он ел твердую пищу, разговаривал и занимался неотложными государственными делами. Парма угрожал перейти Маас в районе Боммеля и Венло, нужно было срочно послать туда подкрепление и одновременно отдать приказ о наступлении на Алост. Пока Вильгельм читал и подписывал письма и передавал дела, Штаты устроили суд над двумя пособниками Жауреги: священником, который дал ему благословение утром в день убийства, и одним из слуг Аньястро, посвященным во все детали заговора. Слишком хорошо понимая, какие меры могут принять разъяренные депутаты, Вильгельм через Сент-Альдегонда отправил личное послание с просьбой к господам членам Штатов не подвергать заговорщиков «тяжелым пыткам» и, если они признают их виновными, удовлетвориться быстрой казнью. Господа из Штатов неохотно признались, что планировали привязать преступников к диким лошадям, чтобы те протащили их по земле.

К счастью для них, оба несчастных злодея умерли до 31 марта, когда рана Вильгельма, которая, казалось, зажила, открылась снова. Вильгельм провел всю вторую половину дня, беседуя с Анжу, после чего ушел в половине восьмого, и у него снова началось кровотечение, продлившееся до полуночи, когда один из хирургов наконец нашел причину и остановил его, приложив к источнику кровотечения во рту пациента маленький свинцовый шарик, который нужно было прижимать пальцем.