Первые серьезные неприятности начались в Антверпене. Этот большой космополитичный портовый город, похожий на соты, ячейками которых были привилегированные иностранные концессии, город, где можно было исповедовать любую религию, долго был источником вдохновения для протестантов всей Фландрии. В предыдущие годы многие из преследуемых переселились туда, чтобы почти открыто пользоваться выгодами его особого положения, и были еще эмигранты, ожидавшие там возможности уехать в Англию, Германию или Данию, – неспокойные люди, горячо исповедовавшие свою веру и у которых мало было что терять. Здесь кальвинизм был особенно силен: огромный космополитичный портовый город был идеальным центром для организованного скрытного продвижения этой веры. Но настоящей опасностью в Антверпене были многочисленные рабочие доков и верфей, голодные, изменчивые в своих настроениях безработные люди богатого порта. А в центре Антверпена стоял, вонзая в огромное небо свои острые шпили, собор, битком набитый роскошными ковчегами для реликвий, увешанный дорогими украшениями и драпировками. На его алтарях стояли бесценные подсвечники и украшенные драгоценными камнями дарохранительницы. Его теснившиеся одна к другой колонны были покрыты резьбой и позолоченными орнаментами. Он был символом той роскоши неисправленного католического богослужения, которая приводила в такую ярость кальвинистов, и искушением для рассерженных, голодных и бедных.

Если беспорядкам суждено начаться, они начинаются в мае. Мокрая северная зима закончилась, воздух наполнен весельем, жизнью и любовным вожделением. Люди легко поддаются внушению, легко возбуждаются и внезапно чувствуют себя сильными. И именно это время Бредероде и его сто пятьдесят бойцов выбрали, чтобы приехать в Антверпен. Маргарита, бессильная и растерянная, смотрела, как надвигается гроза. Никто в Антверпене не сомневался, что эта гроза скоро начнется. Каждый горожанин стал вооружаться, и это продолжалось, пока оружейники не распродали все свои запасы. Потом кальвинисты внезапно вышли из подполья и стали штурмовать здание городского совета, требуя разрешения проповедовать открыто. Получив отказ, они вышли из города и устроили в окрестных полях собрания, на которых было по две, три и четыре тысячи человек. Все попытки помешать этим собраниям были безуспешны, а беспорядки в городе каждый день становились сильнее. Слух, что правительство послало свои войска разогнать собрания, заставил негодующий народ собраться перед городской ратушей. Когда их убеждали разойтись, эти люди кричали: «Мы хотим видеть принца Оранского!»

Этого же хотела и Маргарита: кроме него, у нее не было никого, кому можно довериться. Особенно ненадежной была армия, потому что многие младшие офицеры подписали компромисс. Когда Маргарита обратилась к главным военачальникам, чтобы узнать, могут ли они гарантировать, что их войска сохранят верность, если будут направлены подавлять беспорядки, ответы ее не успокоили. Даже Вильгельм сказал с пугающей откровенностью, что не может гарантировать ничего. И все же если не сможет Вильгельм, то никто не сможет прекратить беспорядки в Антверпене, и Маргарита попросила его поехать туда.

Ее письмо застало его в Бреде, где Анна очень скоро должна была родить. Беременность в какой-то степени позволяла простить, хотя и не оправдывала, возраставшую агрессивность Анны. Склонная по натуре к болезненным переживаниям, она терзала себя мыслями о мимолетных любезностях, которые Вильгельм оказывал добродушной жене Бредероде, но в первую очередь ее бешеная ревность была направлена против Людвига.