Сам же он являлся на мессы с показной торжественностью. Было интересно, к чему приведет эта демонстрация его официальной католической веры: лишит популярности его или подорвет популярность экстремистов? Как Вильгельм и надеялся, жизнь дала на этот вопрос второй ответ: его пример успокоил католиков и вернул к более разумному поведению колеблющихся. Примерно в середине августа он сообщил Маргарите, что все нормально и что возобновляется деловая жизнь на набережных, где несколько недель никто не торговал. Показывая, что искренне верит в хорошее поведение города, он послал за Анной, вызывая ее к себе. Она, даже подчинившись, сумела создать ему дополнительные неприятности: по дороге она забрала с собой от регентши свою падчерицу. Помимо того, что это было невежливо по отношению к Маргарите, Вильгельм не желал, чтобы его дочь, еще ребенок, пострадала от вспышек гнева мачехи или от опасностей, возможных в Антверпене. Он отослал девочку назад и вместе с ней отправил извинения. Его жизнь не обходилась без затруднений, и иногда они возникали с самой неожиданной стороны. Один глупый старик-аббат, который в Троицыно воскресенье угощал его обедом в своем монастыре (без чего никак не мог обойтись), выпив чашу или две вина, произнес тост «Да здравствуют гёзы!» и повторил эту фразу сорок или пятьдесят раз между приступами икоты, несмотря на все старания заставить его замолчать. Об этом случае рассказали Маргарите, и она посчитала его еще одним доказательством, что Вильгельм ведет какие-то зловещие политические интриги.

Перед своим отъездом в Антверпен принц настойчиво просил регентшу созвать Генеральные штаты, чтобы она этим вернула себе доверие общества и создала путь для выражения мнений, которые приводят к взрыву только когда подавлены. Маргарита побоялась это сделать. Ей сообщили, что конфедераты на своем недавнем собрании в городе Сен-Тронд[2] практически дали Людвигу фон Нассау поручение нанять солдат в Германии. Был ли этот слух правдивым, неясно, но точно известно, что конфедераты крайне дерзко подали Маргарите еще одну петицию, в которой просили официально отдать их Конфедерацию под защиту принца Оранского, Эгмонта и Хорна. Маргарита, нервно пытаясь не дать возникнуть угрожающему союзу низшего и высшего дворянства, созвала собрание рыцарей Золотого руна, чтобы обсудить этот кризис.

Вызванный в Брюссель, Вильгельм неохотно покинул Антверпен, где от его присутствия зависело сохранение порядка. Приближался праздник Успения Богородицы, который мог стать толчком к новым вспышкам гнева среди кальвинистов, а 14 августа 1566 года Вильгельм получил петицию от группы торговцев, которые спрашивали, когда именно будут разрешены протестантские богослужения внутри города. В этом трудном положении он решил оставить вместо себя в Антверпене Хоогстратена, потому что, несмотря на его связь с конфедератами, чувствовал, что это человек ответственный, которому можно доверять; к тому же своей энергией и обаянием он должен был подействовать на народ. Маргарита, считавшая Хоогстратена почти предателем, категорически отказалась дать ему такие полномочия. Вильгельм не смог найти другого кандидата и потому отложил свой отъезд. Первым на очереди был вопрос о том, рискнет ли соборное духовенство провести свое ежегодное шествие в честь праздника Успения – пронести по улицам города священное черное изображение Мадонны, маленькую старинную статуэтку, которую почти не было видно под жесткими юбками и вышитыми корсажами из золотых и серебряных кружев, с короной на голове, со скипетром в руке, украшенную драгоценными камнями, самую священную реликвию собора.