В начале октября Вильгельм совместно с Людвигом и Хоогстратеном пригласил Эгмонта и Хорна на встречу в Термонде. Он считал, что положение прославленной оппозиции теперь было безвыходным. Все уже знали, что Филипп посылает армию, чтобы подчинить Нидерланды, и Вильгельм не сомневался, что все, кто теперь собрался в Термонде, намечены для смерти. Об этом было сказано в перехваченном письме, которое, как было сказано, прислал посол Филиппа во Франции. Это письмо, которое прочитали, передавая друг другу, собравшиеся в Термонде аристократы, на самом деле было фальшивкой. Но было оно подлинным или нет, его содержание было всего лишь разумным предсказанием политики короля Филиппа, и время подтвердило правильность этого прогноза.

Трудно выяснить, что именно Вильгельм планировал на этой встрече в Термонде, но явно в его планы не входило вооруженное восстание, сторонниками которого были Людвиг и Хоогстратен. Многозначительное обстоятельство: на встрече не был Бредероде, самый активный из воинственной группы: его присутствия не хотел Вильгельм. Возможно, принц Оранский еще верил, что император им поможет. Все это время он следил за событиями в Германии, подробно информировал государей-лютеран, что положение в Нидерландах становится все мрачнее, и просил помочь, но не вооруженной силой, а моральным давлением. Если бы он и Эгмонт (и Хорн, который следовал за Эгмонтом) стойко держались вместе, они могли бы обратиться к императору Максимилиану за защитой и за поддержкой – в Саксонию, Гессен и Нассау, не говоря уже о курфюрсте-палатине. Жена Вильгельма была племянницей курфюрста Саксонского, жена Эгмонта сестрой курфюрста-палатина. Посмел бы Филипп нарушить нидерландские привилегии, если бы первые люди Нидерландов смогли получить таких союзников?

Поэтому все зависело от того, удастся ли добиться поддержки от Эгмонта. Усилия, которые прилагали и Маргарита, и Филипп, чтобы оторвать его от Вильгельма, показывали, насколько они боялись этой коалиции. Но Эгмонта было трудно убедить. Тщеславный и доверчивый, он в глубине души верил, что Филипп не пойдет против него. Это были вера и логика знатного и великодушного феодального сеньора: он всегда исполнял свой долг перед своим народом и своим верховным повелителем и продолжал верить, что верховный повелитель будет обращаться с ним согласно правилам взаимной верности. Вильгельм, знакомый с изменившимся духом нового, уже не феодального мира, говорил на языке, который Эгмонт не вполне понимал.

Местом встречи в Термонде был маленький охотничий домик, где были только две комнаты, кухня и столовая. Пока слуги расставляли на столе изысканные кушанья, привезенные из Антверпена, гости стояли рядом и разговаривали. Вильгельму нужно было увидеться с Эгмонтом наедине, или, возможно, он хотел побыть один. Украдкой пройдя в кухню, которая была пуста, потому что всю еду привезли уже готовой, он стал ждать, пока придет Эгмонт. Стульев там не было. Вильгельм сел на колоду для рубки мяса, и здесь нашел его Эгмонт, который, спросив, где принц Оранский, неожиданно услышал из-за открытой двери крик: «Я здесь, в кухне, сижу на колоде для разделки мяса!» В этой необычной обстановке произошел их разговор – жизненно важный и трагический, потому что Эгмонт не захотел изменить свое мнение. Он не мог видеть ничего, кроме узких предписаний своего феодального долга, и не желал верить, что эти предписания уже не управляли миром в 1566 году. Для него речь не шла о спасении Нидерландов от иностранной тирании, потому что он в глубине души считал Филиппа герцогом Бургундским и искренне верил, что в делах Нидерландов Филипп будет действовать только как герцог Бургундский. Когда они возвращались в столовую, Вильгельм сказал: «Увы, граф Эгмонт, вы и вам подобные строите мост, по которому испанцы перейдут в нашу страну».